Как выживали из России Александру Толстую. 100 лет Ясной Поляны

10 июня - день 100-летия музея-усадьбы Л.Н. Толстого «Ясная Поляна». 

Младшая дочь Толстого Александра – та самая, то сопровождала отца в его последние дни жизни, была назначена первым комиссаром Ясной Поляны, а потом и первой хранительницей музея-усадьбы. Однако при этом успела трижды подвергнуться аресту, посидеть в одиночке с крысами и восемь месяцев провести в заключении. Это тоже непростая история жизни Ясной Поляны в ее первые годы.

Комиссар-хранитель

В 1920 году Александра Толстая угодила в тюрьму за то, что на ее квартире проходили заседания «Тактического центра» – объединения подпольных антибольшевистских партий и организаций.

«Больше года тому назад друзья просили меня предоставить им квартиру Толстовского товарищества для совещаний, что я охотно сделала. Я знала, что совещания эти были политического характера, но не знала, что у меня на квартире собиралась головка Тактического центра. Я не принимала участия в совещаниях. Раза два ставила самовар и поила их чаем. Иногда меня вызывали по телефону, и, когда я входила в комнату, все замолкали. Об этих собраниях я давно забыла», – поясняла она в воспоминаниях, написанных уже за границей, когда, собственно, можно было ничего не скрывать. Но и скрывать-то особенно было нечего.

Александра Львовна получила от трибунала три года заключения в концентрационном лагере Новоспасского монастыря. По ходатайству крестьян Ясной Поляны ее освободили досрочно через восемь месяцев. Александра Львовна вернулась в родную усадьбу, и занялась насущными проблемами сохранения имения «в интересах Яснополянской усадьбы в целом, как исключительного памятника».

«В то время я еще наивно верила в возможность созидательной работы. … Нужно во что бы то ни стало добиться, чтобы дом был … восстановлен в том виде, как он был в момент ухода отца из Ясной Поляны, леса же с могилой, парк — должны быть объявлены заповедником».

С этими, не вполне еще продуманными планами она отправилась в ВЦИК к Калинину, заручиться его принципиальным согласием. Ответ был благоприятный: «Подавайте проект, я поддержу».

Планов было много: больницы, школы, народные дома, специальные поезда с экскурсиями из Москвы, дороги. Трудность составления проекта заключалась в том, что надо было сделать его приемлемым для большевиков и не отступить от основных толстовских идей.

Предполагали, например, увековечить память Толстого организацией в Ясной Поляне общины из людей, которые в своей личной жизни проводят идеи Толстого, т.е. они мыслят, живут и работают так, как это проповедовал Толстой. Этой общине с выборным правлением должны быть переданы для пользования усадьба, сад, парк. Дом, где жил Л. Н. Толстой, остаться музеем. Таким образом, в Ясной поляне были бы два музея: живая община и дом.

Однако такой толстовский рай вряд ли бы удалось осуществить, поэтому в итоге сосредоточились на идее создания музея-заповедника. Проект, который разрабатывала Александра Львовна, практически без изменений и лег в основу декрета.

10 июня 1921 года ее вызвали на заседание Президиума ВЦИК.

«В небольшой комнате, за длинным, покрытым красным сукном столом сидят человек пятнадцать, – описывала Толстая. – На председательском месте Калинин. Накурено. Пустые стаканы с окурками и табачной золой на блюдцах.

Дело о Ясной Поляне, насколько помню, шло четырнадцатым. Сажусь у стены и жду. Дела решаются с молниеносной быстротой, на каждое тратится не больше трех-четырех минут.

«Наверное, дело о Ясной Поляне так быстро не решится»,— думаю я, волнуясь и готовясь к бою. Но напрасно.

Проект декрета излагается сжато и толково. Задаются два-три вопроса. Один из членов Президиума предлагает в пункте третьем, где говорится о назначении комиссара Ясной Поляны, заменить слово комиссар — хранителем.

— Это больше подходит к Ясной Поляне,— соглашается Калинин».

(фото: в начале 1-й мировой войны А. Л. окончила курсы сестер милосердия и ушла добровольно на фронт)

Барыни привередливые

Хозяйство при музее-усадьбе Ясная Поляна по распоряжению ВЦИКа должно было стать показательным как для крестьян, так и для туристов, а весь доход с него идти на содержание музея-усадьбы. Однако для местных властей, по мнению Александры Львовны, ее обитатели по-прежнему оставались ненавистными буржуями. «Они завидовали нам и жаждали нас уничтожить. Чем лучше шло наше дело, тем больше они злились».

Итогом этого противостояния стала достаточно гадкая статья в областной газете «Коммунар» в июне 1924 года, да еще подписанная главным партийным историком Тулы Николаем Добротвором. Александра Львовна, рассказывая о последующих событиях, говорит почти о такой же публикации в «Правде», которая, по-видимому, продолжила разоблачения тульских товарищей.

«Тихо, как прежде. Пруды затянуло тиной. Много зелени. Около самого имения проведенная, но недоделанная шоссейная дорога. Она говорит каждому, проходящему около нее, о запущении, о прошлом, о старом.

Это – Ясная Поляна.

При входе библиотека-читальня. Она помещается в бывшей сторожке, в комнате, где человек пять могут с трудом поместиться. Не нашлось места в домах Толстого, в бывшем его имении. Там живут Толстые и вместе с ними, куда уж там библиотеке и читальне.

Последняя существует здесь только для отвода глаз Наркомпроса, как и многое другое, вернее – все.

Встречаются с А. Л. Толстой – теперь хранительницей музея Толстого – местные крестьяне.

Кланяются.

– Здравствуйте, ваше сиятельство.

Подходит седой, как лунь, крестьянин.

– Ваше превосходительство, что за беззакония допускаются у нас. Мы всей деревней ваш сад огораживали, когда время было трудное. Ваш садовник ничего не делал, только мы работали, а теперь вы сдали сад мироеду Ганчеву. Таких правов теперь нет, ваше превосходительство.

Заместитель хранителя музея, зам председателя сельскохозяйственной артели, заведующий опытной школой здесь некто Хмелинин, ни бе ни ме не понимающий в сельском хозяйстве и педагогике, бывший белогвардейский офицер и по натуре – самый настоящий крепостник.

Да разве он один такой из угнездившихся вокруг дома Толстого?

Как живут Толстые?

Да так же, как прежде жили все князья и графы.

При музее числятся сторожа, но работа заключается в том, что они ставят самовары, колют дрова, вообще услуживают живущим в барском флигеле.

Их много там, во флигеле. Частые гости.

Музейные уборщицы работают в качестве горничных, нянек и т.д., ухаживают за всеми этими господами.

Эти господа Толстые любят попить и поесть. Любят устраивать вечера. Бывали случаи, когда за ночь измученной прислуге приходилось ставить по шести самоваров. Барыни привередливые.

Но самое интересное в Ясной Поляне – это сельскохозяйственная артель и опытно-педагогическая станция. Артель состоит из паразитов Толстых и их присных и тех, кто действительно работает, а именно многочисленной господской прислуги, числящейся на службе в музее.

То, что в артели работает наемная сила, это ничего, это так и должно быть, это, видно, по мнению хранительницы заветов Толстого, его дочери Александры Львовны, согласуется со взглядами Льва Николаевича.

…Интересны дела со школой. То, что и как преподают – удивительно. Учителями ведется дневник, где заносятся события дня. Описания революционных праздников вы там не встретите. Даже смерть т. Ленина не отмечена».

Ну и так далее, там много еще в этом роде.

Со слов Александры Львовны можно предположить, что инициатором разоблачений стал «безобидный тупой человек» по фамилии Толкач, которого уволили за то, что несколько раз обнаружили недостачу на том складе, где он заведовал. И то не на улицу, а переместили на должность сторожа музея. В публикации «Правды» было еще об оргиях с вином по ночам, о том, что сторожей музея заставляют прислуживать себе, не давая им спать до утра, и так далее.

Пошли проверки. Незнакомые люди ходили по всей Ясной Полине, разговаривали подолгу с рабочими, со сторожами музея, с детьми в школе. По ночам демонстративно проходили под окнами, ругая хозяев и сквернословя. «Я знала, что каждое неосторожное слово раздуют, разнесут,

донесут куда следует, и тогда все пропало. Откуда взялась у меня такая выдержка, я и сама не знаю».

Наконец приехала ревизия из ВЦИКа. Вызвали того самого Толкача, других свидетелей. Спросили Толстую о получаемом пайке в артели. Она показала им в ответ протокол общего собрания, в котором указывалось, что А. Л. отказывается от артельного пайка, так как все свободное время должна посвящать работе в музее и школе.

«– А позвольте вас спросить, Александра Львовна,— обратился ко мне член ВЦИКа Пахомов, – была у вас вечеринка, когда вы пили вино и веселились до утра?

– Да, была. Это было 23 апреля, в день моих именин.

– Сколько было выпито вина?

– Две бутылки портвейна.

– Сколько было человек?

– Больше тридцати.

Члены ВЦИКа переглянулись.

– Товарищ Толкач, что, товарищ Толстая говорит правду или нет?

– Должно быть, правду.

– Товарищ Толстая, был ли такой случай, чтобы вы заставляли сторожей вам прислуживать и ночью заставляли ставить самовары? Товарищ Толкач ставил вам ночью самовар?

– Ставил. Толкач был дежурным. Я пригласила его выпить с нами чаю, он охотно присоединился к нам, пел с нами песни, пил чай. В два часа ночи мой заместитель, увидев, что самовар опустел, взял его и понес в кухню ставить, но Толкач вскочил, вырвал у него из рук самовар и пошел ставить его сам.

– Товарищ Толкач, так это все было, как рассказывает нам гражданка Толстая?

– Стало быть, так».

Ну и дальше в таком же духе.

Через десять лет в «Коммунаре» об этом случае тоже вспомнили, витиевато описав его так: «Летом 1924 года, когда возник спор о формах управления Ясной Поляной, губком потребовал от администрации теснее контактировать с губисполкомом, советоваться в затруднительных случаях, периодически информировать партийные и советские организации о положении в музее».

Одна из дочерей

Но процесс уже было не остановить.

«Помню, у нас в Ясной Поляне была конференция районного учительства. Я открыла собрание, первым попросил слово секретарь райкома Панов.

– Товарищи! – крикливым голосом привычного советского оратора начал он. – Здесь наблюдается весьма печальное явление. В то время как советская власть организует собрания, то есть всякие там конференции для помощи и просвещения нашего, так сказать, учительства, учительство не оценивает, товарищи! Я должен констатировать печальное явление. Одна из наших учительниц,— и он назвал фамилию, – так сказать, отсутствует. Товарищи! Мы должны в корне пресечь...

– Ребенок у нее умирает, – послышался робкий голос из задних рядов.

– Безразлично, товарищи! Дело это касается, так сказать, советского строительства и для всякого сознательного товарища должно стоять на первом месте. Я предлагаю, товарищи, выразить товарищу учительнице порицание и сделать ей, так сказать, первое предупреждение.

Районное учительство, при горячей поддержке всех яснополянцев, отвергло это предложение, но я не сомневаюсь, что наше заступничество не помешало председателю райисполкома сорвать злобу на несчастной женщине».

Ее последним сражением с новой властью стали предшествовавшие столетнему юбилею отца события. Сначала появилось письмо некоего «Деревенского» в том же «Коммунаре» 28 марта 1928 года. В ней Толстой досталось за то, что она не разрешила проведение митинга жителей деревни Телятинки в помещении опытной станции к десятилетию Красной Армии, мотивируя это тем, что Лев Николаевич был против всяких войн и армий. «Деревенский» посчитал, что А. Л. «просто закапризничала».

«Трудящиеся Советского Союза умеют ценить и ценят лучше, чем буржуазия, великие заслуги Л. Н. Толстого. Одним из доказательств этого служит подготовка к приближающемуся столетнему юбилею со дня рождения великого писателя. Но проповедовать идею «непротивления злу» мы вовсе не собираемся. Это для нас значило бы загубить все дело раскрепощения трудящихся».

Инспектор губоно тут же информировал губполитпросвет, что Александра Львовна считает недопустимым проведение дня юбилея в нардоме по той причине, что он имени Ленина, а школа же – имени Толстого. И вообще «у Толстой ярко выражено сомнение в положительной роли комсомола, боязнь комсомольцев, начинающих проводить в школе свое влияние. Вы учите их кривить душой».

7 июля 1928 г. из Москвы пришло письмо заведующему тульскому губоно, в котором его настоятельно просили поумерить пыл. По крайней мере пока. Наркомпрос считал, что «большой такт» Александры Львовны, ее умение ориентироваться в окружающем и «считаться с нашими требованиями» позволяют использовать ее на руководящей работе. В связи с чем недавно Толстую убедили забрать назад свое заявление об отставке в связи с создавшимся на месте положением.

Зам наркома по просвещению Яковлева просила добиться, чтобы Толстую не дергали, не контролировали беспрерывно ее действия и брали их под подозрение, не требовали того, «что ей, как дочери Толстого, делать трудно. В частности, мы не можем требовать от нее, чтобы она активно проводила военизацию учащихся или антирелигиозную пропаганду. Мы фактически добились с ней такой договоренности, когда она и учреждение, не выступают зачинщиками в этих вопросах, в то же время не препятствуют проведению нужных нам по этому направлению мероприятий среди школьников через другие организации Ясной Поляны, как народный дом, комсомол, пионердвижение».

И дальше, наверное, ключевая фраза: «Мы сознательно пошли на это, чтобы не создавать почвы для конфликтов с А. Л., которые сейчас особенно нежелательны». Понятное дело, в канун юбилея зеркала русской революции было бы уж совсем ни к чему демонстративно третировать его дочь.

(фото: на яснополянской школе теперь есть доска в память о ее первом директоре)

Но в 1929 году Александра Львовна навсегда покинула Советский Союз, уехав в Японию для чтения лекций об отце. Ничего, кроме необходимых рукописей, книг и конспекта лекций, ей взять с собой не разрешили. Через два года она отказалась от советского гражданства, мотивируя это тем, что все толстовские учреждения, в том числе и музей-усадьба «Ясная Поляна», используются советскими властями в антирелигиозной пропаганде, противоречащей сути учения ее отца. После этого книжки о Толстом в Советском Союзе стали вычитываться особенно строго. Если в истории об уходе Л. Н. из Ясной Поляны Александра еще присутствовала, то в рассказе обо всех последующих событиях – категорически нет. Вот, например, образец такой казуистики. «Следует сказать, что немалый конкретный вклад в дело создания музея на яснополянской земле внесли тогда члены Просветительского общества «Ясная Поляна», так и родственники Толстого и прежде всего одна из дочерей писателя, являвшаяся и первым «комиссаром-хранителем Ясной поляны», о чем свидетельствуют документы в тульском архиве». Это, между прочим, публикация в «Коммунаре» второго года перестройки и гласности, в июне 1987 года.

«Одна из дочерей писателя» Александра Львовна Толстая прожила долгую жизнь. Она умерла 26 сентября 1979 года в возрасте 95 лет.