Как живут цыгане в поселке Плеханово под Тулой, когда не идут воевать за газ

 

Цыганская начальная школа

- Электрические котлы покажу, а рассказывать ничего не буду и снимать в школе не дам! –предупреждает по телефону директор начальной цыганской школы Любовь Валерьевна Горохова, но при встрече оказывается намного дружелюбнее. Просто ее замучили телефонные звонки.

- Я не директор, а и.о. директора, – с порога уточняет Любовь Валерьевна, но тут же выясняется, что не-директором она успела пробыть всего полгода, с сентября по март, а все остальное время, с 2004-го по 2015-й была не только директором, но даже и депутатом.

- Школа же стоит на балансе министерства образования?

- Стоит, только на нее денег не выделяют. Потому что цыганская школа никому не нужна!

Летом 2015 года школе последовательно отказали во всем, что до этого пообещали. Тогда она бросила директорство так решительно, что даже удалила школьные фотографии из ноутбука. Но из школы не ушла, осталась работать учительницей.  И так и не перестала покупать воду для учеников за свой счет – 20 литров раз в неделю: свежая квитанция на 150 рублей и сейчас заткнута за меню в школьной столовой.

В школе три класса, столовая и медицинский кабинет. За дверью с надписью «Учительская» -  узкая неотапливаемая кладовка, в которую боком втиснуты шкафы с документами, стол с компьютером и сама Любовь Валерьевна, в шапке и шарфе.

- Щас-щас, - приговаривает она.

Из документов выпадает докладная, которую она писала 16 июня прошлого года: «На замену линолеума – 100 300 рублей, финансирование отменено. На мебель – 219 тысяч рублей, финансирование отменено. На стройматериалы – 73 тысячи, финансирование отменено. На пристройку двух классных комнат, на благоустройство земельного участка».

- До этого вы работали в обычной школе?

- Да.

- И там отличалось финансирование?

- Ну как вы думаете, отличалось или нет!

Когда в поселке случился конфликт и отключили газ, школу отключили тоже – как и все остальные дома в таборе, школа обогревалась нелегально. Случился небольшой скандал по линии образования, и в школе через несколько дней установили электрическое отопление, температура поднялась до 17 градусов – решилась неразрешимая проблема: за все время существования школы так и не удалось легально подключить газ. Температура поднялась до 17 градусов тепла – зимой здесь такого еще не бывало. Дети учились при температуре плюс пять в классе, в сильные холода уроки отменяли.

- Здесь дети любят школу! У нас здесь и питание, и учебники. Уже с утра 14 человек отправила домой! – говорит Любовь Валерьевна.

- А что они хотели?

- Учиться хотят! Школа же авторитет здесь завоевала и уважение.

- А как вы завоевали авторитет и уважение?

- Работой своей!

В школе учатся 145 детей: по два первых и вторых класса, по одному – третий и четвертый.

Любовь Валерьевна начинает собираться домой, хватает папку «Лицензии и уставные документы», открывает шкаф, у шкафа отваливается дверка.

- Опять сломалась, - шепчет она.

Закрывает старый крашеный сейф на столе, засовывает в сумку ноутбук и убегает проверять двери. Возвращается, хватает сумку, выходит в коридор и останавливается возле фотографий на стене.

- У нас все дети чистенькие, у нас все дети хорошенькие, - показывает она фотографии. – Это вот 1 сентября, но и в течение года мы их фотографируем, - и тянет меня к соседнему стенду, чтобы доказать, что не только первого сентября дети ходят в школу чистые и красивые.

- Почему вы так переживаете? Разве кто-то говорит, что дети грязненькие?

- Да все говорят! И чесотка, говорят, у вас там, и туберкулез! Я говорю: «Извините, десять лет работаю – ни чесотки, ни туберкулеза!» В русской школе нашли у семнадцати человек вши, а у нас – только у двух!

У входа стоит красная машина, которую Любови Валерьевне продала за 50 тысяч другая учительница. Любовь Валерьевна показывает дом Ивана Григорьевича, заводит машину и уезжает. Иван Григорьевич – цыганский барон, его дом стоит сразу за школой. 

 

 

Кто такой цыганский барон

Само слово «цыганский барон» звучит непонятно и устрашающе. Кто такой цыганский барон?

- Бароны существуют не во всех цыганских группах, - рассказывает цыгановед Кирилл Кожанов. - Сейчас они сохранились только у котляров, небольшой этнической группы цыган. Само появление слова «цыганский барон» имеет курьезное происхождение. В цыганском языке есть слово «барО» – большой. По-цыгански «большой человек» – «барО манУш», или еще говорят «наш большой», «наш главный» – «амарО барО», «наш руководитель». Из-за того, что «барО» было созвучно более известному для нас «барону» – произошло такое осмысление. И наложилось бытующее у нас с послереволюционных времен представление о бароне как об эксплуататоре.

Кирилл Кожанов работает в институте славяноведения Российской академии наук, свободно говорит по-цыгански и хорошо знает устройство цыганского общества вообще и Плехановской общины в частности.

- В реальности у барона нет безусловной власти, - продолжает Кирилл. - Просто люди соглашаются, что есть некий человек, который достаточно мудр, хорошо говорит по-русски, знает законы чуть лучше, хорошо образован – он становится представителем для общения с внешним миром: администрацией, газовой службой и так далее. Его ответственность – общение между цыганским поселением и окружающим миром. Власть внутри табора – скорее тоже такая, чтобы заботиться о том, чтобы разрешить проблемы. Например, суд проходит с участием барона – там есть и другие люди, которые предложат решение проблемы. Но основное – посредничество между общиной и окружающим населением.

 

АмарО барО

Барона зовут Иван Григорьевич Михай, его деревянный дом – не самый большой в поселке. Внутри дом хорошо отремонтирован, но обстановка простая - диваны и стулья у стен, большой телевизор, больше всего здесь свободного пространства.

Как раз сейчас Иван Григорьевич полулежит на высоких подушках, у него высокое давление, и он принял таблетки. Он осторожно присаживается, не снимая ног с дивана, укрытых атласным одеялом.

- Получается, были законными дома.

- Да, были узаконены.

- А как это потерялось?

- Потому что там было всех документов – одна бумажка. Пожилые люди, наверное, помнят.

Свет приглушен. По краям комнаты сидят женщины с детьми, молодые и пожилые. Жена Ивана Григорьевича приносит чай в хрустальных бокалах на стеклянных блюдцах, конфеты и печенье в вазе на высокой ножке, и дети начинают таскать сладости со стола.

- Мне было 10 лет, когда родители сюда приехали, - рассказывает Иван Григорьевич. - Мы жили в поселке под Ростовом, и оттуда переехали сюда. Поселились и начали жить. У нас есть и русские друзья здесь, с которыми мы с детства дружим.

- Я тоже маленькая сюда пришла, мне восемь лет было, - говорит кудрявая женщина.

- И когда уже выросли дети, начали их женить, появились у них семьи, мы начали отделять их. Потому что если в семье трое мужчин женятся, они должны отделяться, со своей супругой и детьми должны жить отдельно. В каждой семье по четверо, пятеро детей. Девочки выходят замуж, мальчики женятся, и вот у нас разросся здесь поселок. И начали строиться. Откровенно сказать, может быть, получились у нас незаконные постройки…

- Нет, ну! – хочет перебить его сын, но Иван Григорьевич не дает.

- Да нет. Приехал председатель райисполкома и сказал: вот это поле занимайте, но вот туда за овраг – не имеете права.

- То есть договор был на словах.

- На словах, да! Так и было, за овраг никто не переходил. Как сказали нам, так и построились мы на этом поле, мы заняли его почти все. Тогда было нас мало, а сейчас появились у этих детей тоже дети, тоже внуки – вот так вырос наш поселок. У нас конфликтов не было никаких ни с властями, ни с соседями, ни с поселком, ни с кем. Мы жили дружно постоянно. Я начал работать с 14 лет, когда ездил на работу с отцом, по командировкам. Мы работали лудильщиками. У нас в Туле было около десяти бригад выездных, мы ездили по всему СССР. Работали – хлебозаводы, мясокомбинаты и молокозаводы.

- Если честно, я даже плохо представляю себе, что делает лудильщик.

- Сейчас объясняю. На мясокомбинате заржавел ролик с крючком, на него уже Санэпидстанция запрещала вешать мясо – мы проводили химчистку и лудили его. На хлебозаводе нельзя было изготовить хлеб, потому что там ржавчина попадала в хлеб. Мы их лудили, они становились белыми, чисто-чисто белыми, применяли кислоту, олово, нашатырь, все возили с собой, только кислоту приобретали на месте, потому что ее с собой возить было нельзя. И соляная кислота нам нужна была, и серная кислота. Мы травили ею котлы, чтобы ржавчину снять.

Это был традиционный промысел этого народа, от него они получили название  - котляры.

- У нас деды были лудильщики и паяльщики. Лудили крыши, паяли крыши, где капала. По колхозам, по совхозам ходили, у них были ведра, паяльник, олово и кислота. Это у нас спокон веков,  досталось нам от наших стариков. Мы работали уже на Быткомбинатах. От суммы работы, что завод перечислял на Быткомбинат, мы получали 24%. Кроме нас там работали парикмахеры, швеи, и мы, лудильщики.  Это был Комбинат бытового обслуживания, и обеспечивали мы все города.

- А женщины не работали?

- Ну, женщины в то время гадали, честно сказать. Ходили гадать. Кто гадал, кто дома с детьми сидел. Потом появилась нержавеющая сталь – по всем этим предприятиям, хлебозаводам, мясокомбинатам, молокозаводам. И прекратилось лужение.

Появление нержавеющей стали стало переходным моментом для котлярского народа. Ивану Григорьевичу было уже «за двадцать», у него была уже семья и дети, потому что женился он, как принято у котляров, в 15 лет. Семью надо было кормить. Трудности продолжались до 1987 года, когда Михаил Сергеевич Горбачев – «Дай Бог ему счастья и здоровья!» - одобряют несколько голосов – разрешил кооперативы.

- Мы все открыли кооперативы. Работали-и-и!  - с сожалением тянет Иван Григорьевич.

Все время, пока он рассказывает, в доме стоит радостный гомон женщин и детей. По телевизору идут советские мультфильмы.

- Изготовляли изгороди для колхозов, делали металлические корыта для скота. Начиналась у нас работа с 6 утра и до 11 вечера. Вот от этого пошла у нас жа-ло-ба. В райисполком.

- От кого?

- От жителей поселка. Сварка работала и стучали молотки. Люди стали жаловаться, что приходили с работы, а мы стучали молотками, сверкали огни электросварок. Нас вызвали в райисполком и сказали так: «Ребята, люди приходят с работы, им нужно отдохнуть, а у вас молотки работают еще до 12 часов. Поздно!»

Пришлось им сократить рабочий день. И каждый раз экономика нагоняла их, а они убегали от нее, прятались в какую-нибудь оставшуюся нишу.

- И тут – перекрыли кооперативы! Получилось так: что работаешь в кооперативе – это зря, получаешь рубль – платишь два.

- Когда перекрыли?

- В 90-х. Кооперативы переименовали в акционерные общества, но эти общества были такие, что можно было вложить два рубля – получишь рубль.

- Налоги высокие?

- Да. И мы прикрыли эти кооперативы после этого. А пока кооперативы были, мы платили за свет, платили за все. У нас с каждого кооператива взимали там сумму. И в те годы мы построили себе большие дома. Все мы работали, даже дети, которые ходили в школу, после школы с нами работали. У нас был как семейный подряд.

- Получается, у вас работящие мужчины.

- Котляры – это самые работящие люди!

Когда кооперативы закрыли, они выкрутились еще раз, стали работать с колхозами и совхозами по бартеру: делали им емкости, изгороди, а плату брали – маслом и макаронами, продавали их прямо в поселке.

- В то время мой отец был бароном, - говорит Иван Григорьевич, - и он приказал так: если люди нуждаются, старики, 50% скидку им делать. Даже некоторым бабушкам давали бесплатно: баночку сгущеночки или макарон килограмма полтора.

После 95-го экономика снова нагнала котляров: колхозы и совхозы ослабли,  прекратился бартер. И пошла жизнь без организации: где-то лудить, где-то ремонтировать, уже в частном порядке. Работали с неликвидом: из трех сломанных задвижек собирали одну целую, привозили арматуру для труб – из десяти плохих делали три хороших, и эти уже продавали уже. Опять была выручка.

- Когда и это закончилось, стали собирать металлолом. Гадания уже не было, сейчас никто не верит в это гадание. Не было у нас криминала, была такая работа постоянно у нас.

Иван Григорьевич стал сам искать работу для своих людей, но кругом получал отказ: «Ой, цыгане нам не нужны». Договорится с заводом: завтра нужны пять грузчиков. Завтра звонят, говорят, отдел кадров запрещает, говорит: «Мы завтра придем, тут завода не будет. Цыгане разберут его и унесут в другое место». Так было много-много раз, пока наконец Иван Григорьевич не обратился в совхоз Приубский, и людей взяли на работу всех.

– Там директор Владимир Дмитриевич Старовойтов их оформил, иногда каждую неделю давали картошку бесплатно как своим рабочим, и они работали с того времени на прополках – даже дети уже подросли и вместе с ними ходят на работу. Тут всего две остановки от нас, но за ними утром даже автобус приезжает и вечером привозит домой.

- Как к ним там относятся люди?

- Относятся нормально! Они даже знают их наизусть и-ме-на! Даже не только имена, по кличкам их знают! Сколько у кого семья, кто муж, кто де-ти, кем они работают!

- На совхоз мы не обижаемся! – улыбается кудрявая женщина.

- Совхоз и по сегодняшний день, спасибо Владимиру Дмитриевичу, держит их всех. На прополках, на уборках, в теплице, и еще он дает им работу зимой – в ангарах они перебирают морковку, картошку, от плохой хорошую отбор! И спасибо совхозу, они все лето на заработанные деньги и кормятся, и одевают детей, к школе готовят.

Мужчины летом ремонтируют дачи, делают пристройки, а то и строят с нуля. А зимой приходится трудно, и семьи живут на детские пособия и пенсии, за что отдельно благодарят власть. 

 

 

Конфликт

- Ну и так мы живем, не было у нас никаких инцидентов, ничего. И вот 16 марта у нас, - Иван Григорьевич качает головой, - получилось не-до-разу-мение в поселке. В Плеханове. Получилось недоразумение, которое передавали по всем каналам, увидели по всей России… Получилось у нас из-за газа…

Когда приехали газовики, женщины разволновались, спрашивали, будут ли отрезать газ. Им говорили, что нет. Иван Григорьевич пошел с газовиками смотреть трубу на другой конец улицы. В это время в начале улицы появился второй трактор, люди повернулись и помчались к нему.

- Я на них даже обиделся! – хватается за сердце Иван Григорьевич.

- На кого?

- На женщин. Я как раз в другую сторону пошел, чтобы все уладить. А они… Я со сты-да даже заболел. Не мог ничего делать, мне стыдно было. Потому что по всей России показали: цыгане напали на трактор, разбили окно… Но я после подумал: они же защищали своих детей, чтобы не оставить их в холоде, чтобы не замерзли, не заболели. Это примерно любая национальность, любые люди могли бы так сделать. Но правда, чуть-чуть, может, палку перегнули! Да, может, палку перегнули.

- Но не так страшно, как это показали! - оскорбленно вставляют женщины.

- Женщинам за что бороться? – соглашается Иван Григорьевич. - Они борются за своих детей, чтобы они не замерзли, чтобы не болели. А оказывается, всего мы этого добились, что остались в холоде, дети сейчас холодные, голодные, ни помыть, ни постирать, ни готовить негде.

На другой день газовики пришли с ОМОНом, а через день Ивану Григорьевичу звонили цыгане из всех уголков России и спрашивали: «Что вы там устроили? Кого вы побили? Кого там посадили? Неужели вы такое большое преступление совершили?»

- Мы не обижаемся ни на кого, я больше всего обижаюсь на себя, - говорит Иван Григорьевич. - Потому что у нас было уже все готово, чтобы делать новый план поселка, узаконивать дома и проводить коммуникации, как положено. И люди просили оставить газ до мая месяца, пока план делается, не оставлять детей в холоде. Вот сегодня передавали, что в апреле еще будут холода со снегом…

Полтора года назад поселок присоединился к Туле, прошлым летом начали решать вопрос об оформлении домов. Сделали проект поселка с дорогами, освещением, коммуникациями. Вместе с жителями поселка и архитекторами решали, где провести дорогу, где отвести в сторону, чтобы сохранить дома. Какие все равно придется сносить, но в таком случае предупредить людей заранее, чтобы они успели перенести дом. Газовый конфликт некстати случился в такой конструктивный момент. Но работа продолжится, дома оформят и газ в поселок придет, хоть и не этой весной.

- Люди дали слово, что не оставят нас и будут заниматься нами очень серьезно, - говорит Иван Григорьевич.

- Сейчас все забудут, и остановится, - говорит его жена.

- Ничего не забудут, не остановится, - говорит Иван Григорьевич.

- Ничего не будет все равно, - угрюмо спорит жена.

Иван Григорьевич говорит ей что-то по-цыгански.

Жена замолкает.

- Мы же хотели по-хорошему, - говорит Иван Григорьевич. - Мы же стучались, не сидели на месте, но для нас все двери были закрыты.

- Просто обидно мне, наш поселок цыганский, что они столько ОМОНа прислали на нас, а мы здесь выросли, замуж вышли, - говорит жена Ивана Григорьевича. - А они столько ОМОНа прислали, страшно было смотреть на них!

- Всю свою жизнь буду помнить, что они сделали, - говорит кудрявая соседка. - Мы на колени встали перед ними, чтобы оставили нам до мая-месяца, а они все равно не стали.

- И что мы такого страшного сделали? Забастовку мы делали! – говорит жена Ивана Григорьевича. – Не только мы, русские тоже делают!

- И хоть бы был у нас газ, чуть-чуть тепло было в доме!

Через день после того, как вся страна увидела ОМОН в цыганском поселке, делегация жителей вместе с Иваном Григорьевичем встречалась с администрацией и газовиками, всем принесли извинения и договорились оформлять дома, делать проект и проводить газ. Но примирения не показали, а телевизионный эффект обратной тягой обратился на поселок.

- Вроде поселок у нас был – хороший, в магазинах с нами обращались хорошо, учителя у нас хорошие. Все было нормально! - говорит Лариса, жена Ивана Григорьевич. – А вот как по телевизору сейчас показывают: старенькие бабки плохо про нас говорят: «они то делают, то делают». Народ в поселке с нами никогда не ругался, а вот по телевизору теперь говорят только плохо.

- Не бывает такого, что русские все хорошие, цыгане плохие, - говорит Иван Григорьевич. - Даже в семье такое бывает: пять человек хорошие, один ненормальный. В семье не без урода, пословица такая есть. Вот поэтому я говорю, как нам быть теперь, когда пошла о нас такая слава? Не только мы могли в такой ситуации оказаться…

 

По домам

Дома в цыганском поселке разбросаны в произвольном порядке, дорога как бог на душу положит изламывается между ними. Школьные учителя так и не научились ориентироваться здесь, и когда идут навестить кого-то из учеников, их сопровождает орава детей. Но сейчас в школе каникулы, и дети играют на улице. Идет снег, холодно. У каждого порога лежат доски разбираемых сараев, хворост и выданные администрацией дрова. Женщина колет старые доски от сарая, лохматый кот бежит на порог.

Ларисе только будет 18 лет, она замужем, и у нее 9-месячный сын. Лариса ведет в дом своей свекрови – свекровь чистит картошку, сидя в куртке за столом. «Приходите к нам есть, часов через пять!» - смеется свекровь. Кастрюля супа на плитке варится пять часов, чайник закипает – три часа. В коляске спит сын Ларисы, одетый как на прогулку. Два маленьких обогревателя не могут нагреть комнату. В такой температуре ребенка стараются вообще не раздевать – только меняют подгузники и обтирают салфетками. Он уже хорошо ползает, но на пол теперь его пускать тоже нельзя.

Лариса ведет меня в дом своей соседки - пожилая женщина осталась одна в доме. Сын на работе, а сноху с детьми она отправила к родственникам – в доме совершенно невозможно согреться. Обогревательным прибором служит электрическая плитка на одну конфорку. Сегодня еще ничего не ела, говорит женщина, после операции болит живот, а обезболивающие таблетки кончились.

В следующем доме с детьми дома пожилой хозяин. Девочка чистит картошку. Жена ушла на вокзал, говорит он. И поясняет: на работу, гадать. Когда мы выходим, жена как раз возвращается и несет продукты.

Учителя говорили, чем дальше в поселок, тем беднее дома. И правда, кирпичные и деревянные дома сменяются саманными и щитовыми.  Посреди улицы стоят мужчины.

- Хотите, покажем, как люди греются? – кричат они. – Вон посмотрите в окно!

Из окна щитового дома прямо за ними выглядывают, наверное, десять голов. Заходим внутрь – в комнате человек тридцать, только женщины и дети. Здесь есть печка, в печке горит огонь, на огне котелок с едой – опять картошка. У печки сушатся дрова: те, что привезли бесплатно, сырые. Хозяйку зовут Рая, все ее гости – соседи, у которых нет отопления.

- Напишите, чтобы помощь дали им, а то я всех их выгоняю на улицу! – хохочет Рая.

- И напиши мое имя: Коля! – заглядывает мальчик в коричневой курточке.

- Коля, кем ты станешь, когда вырастешь? - ОМОНом!

- Почему?

- Чтобы цыган почаще видеть!

 

Дети в соседней комнате сразу начинают хохотать и дурачиться – Коля везде за собой несет веселье.  Взрослые надеются, что Коля станет «юмористом, как Петросян».

 

 

Днем соседи приходят греться к Рае каждые несколько часов, ночью спят вповалку прямо на полу, без матрасов, детей укладывают на кроватях. Женщины начинают извиняться за то, что произошло, говорят: «Стыдно нам!»

- Барон собрал, ругался с нами, а сейчас мы уже прощения просим!

Спрашивают: «Но нам обидно: неужели надо было столько ОМОНа присылать против баб?» Просят любую работу: мыть пол или посуду, убирать, работать на полях.

- Мы работали в совхозе, люди взбесились из-за нас, так им понравилось! – не забывают похвалиться. - Они сказали, никто так у нас не работал! Мы подняли этот совхоз!

Заодно просят любую одежду и обувь: «Не новое, нам все пойдет!» Даже оказавшись в такой тяжелой ситуации, они все время смеются и шутят.

- Попробуй! – протягивают ложку супа.

Отказываюсь. Настаивают. Ну ладно.

- Ну, как на соль, нормально?

- Нормально, очень хорошо.

- А вот теперь ты попробовала, детям не хватит!

- Вы же сами меня просили!

Они хохочут.

- А как ты думаешь, тут на всех хватит? – показывает на полкастрюли супа задиристая девушка.

- Вряд ли.

- Ну ничего, мы только детей покормим.

- Не хватит и на детей.

- Да ничего, цыганские дети мало едят!

 

Администрация

В администрации поселка Плеханова только и слышно, что штампы, штампы, штампы – у цыган начали принимать документы. Это пока еще не оформление, но перепись с серьезными намерениями. В коридоре женщина прижимает к груди бутылку молока и пачку стирального порошка и смеется. Она пока еще не знает, получится ли подключить тепло – а чему радуется?

- А что делать, остается только смеяться!

Из кабинета выходит цыганская пара, Нина и Константин.

- Получается?

- Что-то получается.

- Идут на встречу?

- Вроде идут, - улыбаются они и уходят снимать копии с документов.

На столе в прихожей администрации свежие газеты. На обложке «Тульских известий» - «Крымская весна: два года спустя». Крымская весна для официальных тульских СМИ теперь новость по профилю – их новый губернатор Алексей Дюмин, пока что исполняющий обязанности, два года назад командовал Силами специальных операций России, которые присоединяли Крым к России.

Нина и Константин возвращаются, заходят в кабинет. Сотрудники Плехановской администрации получили усиление из Тулы, сюда прикомандированы четверо сотрудников.

- Сколько вас там проживает? – спрашивает сотрудник выездной группы Владимир Аркадьевич.

- Четверо.

- Сколько детей?

- Два.

Он спрашивает их про площадь дома, про крышу и фундамент.

- Так, газа – нет, - отмечает чиновник.

- Нет, - соглашается Константин.

- Вода?

- …есть.

- Правоустанавливающих документов нету у вас.

- Нету.

- Подпись.

Нина расписывается.

- Ну, наверное, все, - говорит Владимир Аркадьевич. – Рекомендовать будем, чтобы вам все оформили.

Нина и Константин уходят счастливые: за продуктами в магазин и домой.

- Люди не виноваты,  - говорит Владимир Аркадьевич. – Это система.

- У нас все люди спокойные, культурные, - говорит Екатерина Владимирона, - и несмотря что цыганской национальности.

Дверь открывается, заходит следующий мужчина.

- Мы к вам претензий не имеем, - переключаются они на него. – Мы просто упорядочить.

 

Школа

Школа готовится к началу новой четверти. 17-летняя Лариса, не школьница, а сотрудница и молодая мать, отмывает кухню после установки электрического котла отопления.

- Я здесь! – услышав шаги, кричит из кладовки-учительской Любовь Валерьевна. – Кто там?!

Будто никуда и не уходила, она отправляет бесконечные таблицы отчетов. В школу заглядывает Иван Григорьевич, посмотреть на котлы. Он тоже рад, что в школе наконец-то стало тепло.

- Пять лет мы добивались! – говорят учителя.

- Вот эти ноги! – Иван Григорьевич показывает на ноги Любови Валерьевны, и она отставляет сапожок на каблучок. – Этими ногами все исхожено!

- А меня знаешь, как обидело, – говорит учительница Елена Николаевна. – «Слобода» наша написала: цыганская школа тоже воровала газ! Мне так обидно.

 - А мне нет! – победоносно заявляет Любовь Валерьевна.

- Они все прекрасно знают, сколько мы пытались его оформить, - не успокаивается Елена Николаевна.

Учителя отпирают медицинский кабинет – его пристроили в прошлом году, он теплый и просторный, и в дни, когда нет прививок, заменяет им учительскую – и садятся пить чай.

- Неужели у нас тут будут проспекты! – вздыхает Иван Григорьевич.

- Так что получается, нет худа без добра?

- Мы первое, что сказали: неужели у нас будет тепло? – сияют учительницы.

За чаем они рассказывают, что перешагнули через предрассудки, чтобы прийти сюда работать. Любовь Валерьевна, например, всю ночь не спала, принимая решение, и собственная бабушка ее отговаривала. А теперь прошло 20 лет, и вся ее жизнь – в этой школе.

- Мне 28 лет было, Иван Григорьевич! – удивляется она.

Преодолев собственные предрассудки, они пока не могут повлиять на предрассудки своих коллег.

- Что вы там с ними делаете?» – спрашивают их тульские учителя: в том смысле, что у них не школа, а шаляй-валяй.

- Как что делаем? Учимся по общеобразовательной программе! – вразумляют они коллег.

Коллектив школы – настоящие подвижники. Они учат читать и писать детей, которых в отличие от городских сверстников не готовили к школе в детском саду. Причем одновременно с чтением и письмом многих детей учат русскому языку.

- Мои дорогие, - хотели бы они сказать своим коллегам, - читать и писать надо научить – это труд!

Дети и взрослые любят школу и считают учителей за своих. Учителя знают их имена и клички, родителей, братьев и сестер. А дети, которые уходят учиться в пятый класс соседней общеобразовательной школы просят, чтобы их взяли обратно. И уж точно проводят здесь первое сентября. Могло бы быть и иначе, но дело в том, что праздника Первого сентября в соседней общеобразовательной школе для цыганских детей все равно нет. Они идут в школу второго сентября и во вторую смену, чтобы не пересекаться с основным потоком: родители основных детей жаловались.

- Как вам кажется, много ли несправедливых предрассудков о цыганах существует в обществе?

- Среди русских? – переспрашивает Елена Николаевна. – Вот я смотрела фильм про цыган по второму каналу, там все наркотиками пронизано. Я тут никогда не видела, чтобы шприцы валялись. А они собрали бабушек, которые тут ни разу не были, и бабушки им наговорили.

Любовь Валерьевна уже написала отчет и теперь прибежала прочитать его коллегам. Ее одобряют аплодисментами.

- Я уже сама как цыганка стала, - говорит Елена Николаевна. – Раньше была такая мякля, а теперь научилась. В жизни надо иногда дать отпор. Мне кажется, я этому здесь научилась.

- Это возраст, Лена, - говорит ей учительница Майя______.

 

Собрание

В поселковой администрации идет собрание.  Фойе заставлено стульями, которые принесли полицейские. На стульях сидят жители русского Плеханова, старшие домов, улиц и подъездов. Отделение полиции появилось несколько дней назад, после бунта.

Жители жалуются на плохую воду и спрашивают, когда у них будет нормальная вода. Начальник администрации Зареченского района Тулы Максим Щербаков напоминает им, что есть проблема с трубой. Труба, по которой вода идет в поселок Плеханово, ни на кого не оформлена и ни к кому не относится. А значит, прежде чем ремонтировать трубу, ее надо узаконить.

(Плеханово только недавно вошел в состав Тулы, а раньше относился к Ленинскому району области, и для него характерны переходные проблемы).

Наверное, цыганские дома здесь вспоминаются не только мне, потому что из собрания выделяются три активистки, которых беспокоит, что после отключения газа у цыган остаются еще свет и вода. Они бы хотели, чтобы их трехсот домов в таборе осталось 80, и подкрепляют свою мысль тем, что некоторое время назад Путин будто бы сказал, что в России не должно быть компактных этнических поселений. Их можно было бы снести и рассредоточить где-нибудь в другом месте, не унимаются три женщины. Другие тем временем начинают расходиться. И еще активистки возмущены тем, что цыганам бесплатно привезли дрова.

- Да это не дрова, - почти оправдывается Щербаков. – Это, честно говоря, отходы производства, ветки, они плохо складируются, не прессуются, их все равно выбрасывать. Так какая разница: на полигон или цыганам? Вот и завезли людям.

Люди уже разошлись, но активистки подозревают, что дело нечисто.

- Вы оформляете им дома? – спрашивают они.

- Мы смотрим, у кого какие документы есть. Грубо говоря, идет перепись.

Администрация напоминает жителям Плеханова, что все они – граждане Российской Федерации, и в паспорте у них нет графы национальность.

- Да, конечно, все мы граждане Российской Федерации, - многозначительно переглядываются они между собой, выходя на крыльцо.

Их заводила – немолодая женщина с массивным фальшивым перстнем, в высоком черном берете, с красными губами и цыганскими кольцами в ушах, могла бы быть успешной активисткой ку-клукс-клана. За ней стоит пожилой, выцветший мужчина, будто набрав в рот воды и с ужасом вылупив глаза, он молча воздевает палец в потолок администрации. Рядом – кудрявая бабка с обведенными зеленым перламутром глазками. Все трое выходят на улицу, где начинаются сумерки.

В здании остаются только сотрудники администрации, глава Зареченского района Максим Щербаков и глава поселения Плеханово Сергей Скопцов.

- А почему вы оправдывались перед ними за дрова?

- Это мы еще им не сказали, что газ привезли цыганам, - усмехается Скопцов. – Правда, за деньги.

Скопцов живет на противоположной стороне Тулы и ездит на работу через весь город. В прошлом году он уволил 960 человек, работая в частной компании. В жилищно-коммунальной сфере он работает с 2002 года, а до этого служил в ВДВ. Прошел Афганистан, Чечню, Боснию. Уволился, когда «стало неинтересно».

- Где труднее, в ВДВ или ЖКХ?

Пожимает плечами:

- Везде трудно по-своему.

Он прослушал 320 часов психологии в Рязанском Высшем военном училище ВДВ.

 

Образ врага

- Очевидно, образ цыган сопровождается большим количеством разных мифов, - говорит цыгановед Кирилл Кожанов. - Эти мифы часто просто надуманны, не имеют никакого под собой основания, и, к сожалению, это поддерживается тем, что существует очень мало контактов между цыганами и остальным населением. Но большой багаж отрицательных коннотаций часто определяет  отношение к цыганам – и в политической, и в культурной, и в разных сферах жизни, в которых общество сталкивается с цыганами.

- Почему общество не сочувствует им даже в тяжелой ситуации? Трудно представить, чтобы ситуация с другим замерзающим поселком вызывала бы так мало сочувствия в людях.

- Я думаю, что опять-таки ответ лежит ровно в том, что за цыганами закрепился негативный образ в обществе, и многие люди без особого понимания ситуации – почему так сложилось, откуда возник конфликт – не сопереживают самой настоящей бытовой беде. Это действительно связано с тем, что люди мало про цыган знают и руководствуются стереотипными представлениями. Цыган воспринимают как сильно противопоставленную группу и не видят ничего общего. Хотя проблема регистрации