Скульптора Чернопятова в Туле знают. Если кто-нибудь и не видел никогда своего славного земляка, то обязательно о нем слышал. Когда спрашивают едва ли не о любой скульптуре в городе: «Кто автор?», ответ почти всегда один: «Чернопятов…». "Московский комсомолец в Туле" опубликовал интервью со скульптором.

Это беседа – писателя Александра Харчикова и скульптора Арнольда Чернопятова о времени, искусстве, Туле и туляках…

– В искусство все приходят по-разному. Как это было у Арнольда Чернопятова?

– Вначале я окончил Тульский Механический институт. Работал три года на предприятии... А потом бросил все и поехал в Московский Суриковский институт. Шесть лет барабанил там. Причем барабанил с большим удовольствием. После этого приехал в Тулу с большой надеждой украсить родной город. Что-то для него сделать. Но сложилось так, что город, видимо, не был готов к принятию наших предложений.

Мы много работали с заслуженным архитектором Шатохиным. Проектов сделали немыслимое количество. «Доблестным предкам нашим», «Левша», над которым лет двадцать работали. Сделали три проекта. Обелиск «Городу-герою»… Приходили первые секретари обкома КПСС. Все смотрели, как всегда. Даже хвалили. У нас всегда так: смотрят, хвалят, но решить не могут. Видимо, потому что некомпетентны. Я так думаю.

И потому все эти проекты остались в мастерской. В любую минуту могу показать кому угодно. Это была адская работа на родной город. И всю жизнь я работаю на город. Люди в руководстве города и области меняются. Одни знают, что я работаю. Другие не знают. Потому что у них своих забот полный рот.

У нас нет плана по монументальному оформлению города. Город имеет богатейшую историю. Казалось бы, можно сделать просто сказку в плане его дальнейшей цивилизации. Куда там! Сейчас, правда, начали заниматься благоустройством. Цветы сажают... Это хорошо. Но все-таки духовная составляющая города – это люди, которые здесь жили когда-то, которые здесь живут сейчас, которые будут здесь жить в дальнейшем, и которые внесли и вносят огромный вклад в укрепление обороны нашей Родины. Эти люди, в общем-то, оказались в забвении. Нет у нас того, чтобы мы как-то восхищались нашими предками.

Город принимает решение о восстановлении памятника Левше. Проводится конкурс. И… Ни-че-го! Грустно это и несправедливо.

– Я думал, что у тебя нет сожаления о неосуществленном…

– У меня если и была какая-то надежда, то она теперь при смерти… Сейчас у меня полное разочарование. Я, конечно, работаю. У меня в отношении того, как решаются вопросы с результатами моей работы, полное разочарование. А жаль. Хотелось бы, чтобы было иначе. Это не только у меня. Мою беду испытывают сегодня многие творческие люди, которых в Туле полно. Это и техническая интеллигенция, и научная в университетах .. Доктора, профессора… Все много сделали и много делают.

– Слушай, а где твои работы можно увидеть?

– Во многих местах… Дело только в том, что памятники, мемориальные доски и так далее должны делаться мастерами, должны делаться из долговечных материалов, и они должны быть произведениями искусства. В Туле, например, стоит памятник Демидову. Мы делали его с архитектором Шатохиным. Около милиции стоит стела «Отдавшим жизнь во имя жизни». С барельефом Донской божьей матери. Памятник чернобыльцам на пути в Криволучье. У администрации Пролетарского района стоит бюст Пушкина. Был установлен к двухсотлетию поэта. Причем там были неухоженные сады. Пушкина в цветущем саду поставили. Быстро сделали. Мгновенно. Гранитные скамейки… В общем, красиво там получилось. Там теперь нет проходного двора. Туда приходят общаться школьники. Все это необходимо людям. Вот в чем дело. В Туле, в «Сплаве», поставлен бюст Ганичеву. Там целый ансамбль. Красиво. Много мемориальных досок. Тому же Ганичеву на проспекте. Вторая доска ему же на территории «Сплава». Профессору Седыкину – ректору политеха…. Это все вещи в бронзе. Потом на здании института – Подчуфарову, доктору наук. Волкову, Ярцеву. На проспекте Ленина Волкову висит, Ярцеву – сняли. Калмыкову, заслуженному деятелю искусств – на цирке. Дважды герою соцтруда, лекальщику оружейного завода Пушкину. Рядом с Петром Великим. На здании заводоуправления Оружейного завода две мемориальные доски: одна конструктору оружия Токареву, другая – его сопернику Дегтяреву. Тоже бронза.

– А за границей?

– Моя работа есть у Валерии Жискар де Стена. Фигура Льва Толстого. В рост. Небольшая. Сантиметров пятьдесят. У меня ее приобрели. Взяли даже справку о приобретении. Во Франции народ недоверчивый.

Но мне хочется сказать другое. Возьмем, например, наше общество «Мемориал». Сколько ни бился его руководитель Сергей Щеглов, чтобы поставить памятник репрессированным, – все безрезультатно! У меня есть два варианта памятника. Один, конечно, по масштабу республиканского значения. Он для Тулы не годится. Второй – «Без права переписки» – был бы нам в самый раз…

Сейчас в Москве проходит выставка федерального значения. У меня там две работы: «Банька» и «Без права переписки». Казалось бы….Такая работа… Стоит копейки по сравнению с тем, сколько чиновники получают. Можно было бы поставить. Но обе работы стоят невостребованными. А очень жаль.

В других городах в Европе, да и у нас целые улицы украшены… Ты идешь, а рядом в рост стоит один памятник, другой, третий… Между прочим, эта идея у меня была лет пятнадцать назад. Я тогда работал над «Левшой». И думал: а ведь неплохо бы, скажем, в Кремлевском садике поставить в рост персонажей дореволюционного времени: купца, мещанина, горожанина, священнослужителя, помещика в картузе… Это живая наша история шла бы рядом. Помимо простого удовольствия, люди получали бы определенные знания и эстетические воспитание одновременно.

– Такое можно привязать к историческим лицам. Скажем, купцы-самоварники… Пряничники и так далее. Можно к литературным героям привязать. Можно и по месту. Например, украсить бюстами знаменитых земляков центральную аллею или центральную площадь в парке Белоусова.

– Можно и так. А можно же просто социальные типы дать. У нас в Туле столько славных лиц, что на всю Россию хватит. Это город уникальный.

И вот в этом уникальном городе единственное, что мне удалось, это поставить Демидова. Вот и все. Разве это отношение к своей истории?

– И то Демидова «тульским Рембо» обозвали…

– Рембо – это неплохо. Народ зрит в корень. Рэмбо – это физически развитый человек. Красивый торс. Атлет. Я на «Рэмбо» не обижаюсь. Это хорошо. Потому что в нем показана Россия, которая становилась на ноги при Петре Великом. Мы с Шатохиным скомпоновали памятник между колокольней и церковью. А сейчас там будет Музей оружия. Это будет великолепнейшее место в Туле.

А что Рэмбо?.. Скульптор должен владеть техникой лепки обнаженного тела. Это тряпки просто лепить. А красоту человеческого тела… Пусть попробует каждый, кто о Рэмбо толкует.

– С кого лепил своего Демидова?

– Ребята спортсмены приходи из клуба МВД в парке. Ты представляешь, за сколько времени был сделан этот памятник?... Спасибо губернатору Севрюгину. Только благодаря его отношению к городу этот памятник появился. Должны были ставить три памятника. Но в итоге оказался один – Демидов. У нас рабское какое-то, провинциальное отношение к работам своих мастеров… Как будто только в Москве что-то могут. Конечно, «…лицом к лицу лица не увидать…» Но мы-то тоже учились в Москве. И у нас есть преимущество. Мы живем в родном городе. Знаем его и любим. Мы не будем делать поделку только для того, чтобы получить деньги. Мы делаем так, чтобы наше имя осталось здесь, и не стыдно было ни нам, ни нашим детям за нас. Я под любой своей работой пишу А. Чернопятов. И все.

Поэтому хотелось бы и Левшу сделать. Три обелиска сделали «Городу-Герою». Ни один не использован. К примеру, памятник «Доблестным предкам нашим». Справа Сергий Радонежский благословляет русское воинство. Слева – Донская Божья матерь. Под куполом – ворота Тулы, которые никогда не открывались врагу. Очень патриотично. Выдержано в соборном стиле. Очень бы было хорошо. Камень поставили. Заложили капсулу в присутствии первых лиц области и представителей населения. На все наплевали сейчас. Сломали камень, выбросили капсулу. И строят какое-то увеселительное заведение. Говорят, что поставят что-то. Но это блеф. Я не верю. Если хотите, ставьте. Определяйте место и делайте. Но ничего этого не будет.

Глеб Успенский… Потрясающий писатель. Четырнадцать лет стоит камень напротив цирка. Прекрасное место. Рядом банк. Который мог бы финансировать установку памятника писателю в самом начале его «Растеряевой улицы». Там и нужны-то какие-то жалкие восемь миллионов. Но тишина. Хочется заорать: «Вы же сами принимали решение. Вы сами устанавливали камень. Что же, дальше-то камня вас не хватило?»

– Вместо того чтобы уродовать идею памятника Толстого и других мест, не лучше было бы городу поставить вот эти, давно задуманные памятники?

– Если говорить о памятнике Толстому, то там нарушен авторский замысел, получивший государственную премию.

– Так надо в суд подавать…

– А кто это сделает, если автор памятника умер?

– Туляки…

– Все, что мы с Шатохиным делали, сделано на высоком художественном уровне… Не могу не сказать самые добрые слова в адрес Макаровца. Этот человек любит и свое предприятие, и его людей, и не боится помнить о своих предшественниках. Это человек настолько талантливый, так много он сделал сам, что его не заслонит слава предшественников.

– Ну, а какие разочарования были в твоей жизни?

– Разочарование одно. Оно вот в чем. Сейчас говорят, что надо развивать туризм. А чтобы его развивать, надо чтобы человека привлекал духовный облик города. Его прошлое, настоящее и будущее. Чтобы было что показать. У меня как-то раз состоялся разговор с женщиной, которая мела полы и стирала белье. Такой уровень. Я подошел и говорю: «Как ты думаешь, нужен памятник Левше в городе?» Она говорит: «Конечно, нужен. А чем же УДИВЛЯТЬ ЛЮДЕЙ?»

– А в Орле Левша стоит. Удивляет…

– Стоит… Его делал туляк Орехов, работающий в Москве. Получилось так, что когда мы работали с архитектором Шатохиным, то Шатохин показывал наш проект Левши в Госстрое. А тот, кому он его показывал, был у Орехова архитектором…

– И все понятно!

– Не так все прямо. Талант всякий своеобразен.

– Почему в Туле среди художников и среди народа к скульптору Чернопятову все же бытует какое-то недоброе отношение?

– Во-первых, я мало участвую в тусовках. Мне жаль времени на болтовню. Жизнь коротка. По трудоспособности, по количеству знаковых произведений, если посмотреть, кто и что сделал, я был бы очень близок к идеалу. Я всю свою жизнь посвятил живописи и скульптуре. Я не ездил развлекаться. Я отдыхал за работой. Приходя в свою холодную сейчас мастерскую, в которой полгода не могут пустить одну батарею, я чувствую себя прекрасно, на меня смотрят мои работы, сделанные с любовью. Они меня заряжают. У меня много такого, чего не найдешь ни у кого в мире. Например, «Жертвам насилия». Распятая чудищем насилия фигура должна была быть с Давида Микеланджело. По размерам…

– По масштабу и по замыслу эта скульптура в ООН должна бы стоять.

– Конечно… Но дело в том, что в наше время невозможно прорваться, если нет лапы на самом высоком уровне. В Правительстве. Это было, правда, всегда. Например, тот же Гойя жил же «при»… Я не унижаю этого великого художника. Ему приходилось работать при инквизиции. То есть как у нас при Сталине. Хотя многие наши художники в период сталинского режима кейфовали.

– Если ты стал бы тусоваться, то тебя бы затолкли. Поэтому не твое отсутствие в тусовках вызывает негативное отношение к тебе. Это отношение определяет самое страшное человеческое чувство – зависть. «У Чернопятова опять получилось!.. Да он такой-сякой!»

– Да! «Чернопятов опять памятник поставил! А мы что, разве хуже? Мы все одинаковые!» Поэтому я еще столько пишу, что у меня на двух-трех полноценных художников хватит скульптуры и живописи. Если я сажусь работать, я забываю все. А когда приходит опыт, то тебе не надо думать, как сделать ухо, например. Если оно меня не устраивает, я могу его срезать и что угодно сотворить.

– И при всем при том ты оговорился, что тебя затоптали…

– Художник – один в поле воин. Жаль времени. Ты должен либо сидеть работать, либо кому-то что-то пустое доказывать. Если ты умеешь, если у тебя есть талант, то тебе доказывать нечего, надо работать. А если ты бездарь, то ты ничем и ничего не докажешь.

– И даже не в том дело, что бездари – плохие люди. Нет. У них уровень мышления, уровень видения жизни на порядок ниже, чем у таланта.

– И иное отношение к жизни вообще… А они тоже могут кого-то талантливого топтать.

– И делают это с наслаждением…

В этот момент в беседу вступила супруга Арнольда Ивановича Татьяна Алекперовна:

– У меня больной вопрос. У нас был конкретный договор с Могильниковым о том, чтобы сделать иконы тульским святым мученикам для часовни на Кресто-Воздвиженской площади. На уровне Могильникова, нашего патриарха Алексия и епархиального совета было принято решение, были выбраны восемь тульских мучеников, которые уже канонизированы. Нам дали их список… Дали фотографии и аннотации. Все официально. Должны были поставить часовню на месте нынешней клумбы у Белого Дома. Там, где стоял солдат с ружьем. С этой инициативой вышел Могильников. Он сам и договаривался с Епархиальным советом. Состоялось несколько совещаний. Кажется, были решены все вопросы. Но работа скульптора требует материальных затрат в самом ее начале. Нужны плотники, сварщики. Нужна вся подготовительная работа. Могильников пообещал финансировать начало работ. Арнольд Иванович полтора года делал эти иконы. Восемь ликов. Размером сто тридцать два на восемьдесят. Все были сделаны в глине. Это колоссальная работа. И вдруг – тишина. Что делать? Ломать? Рука не поднимется. Держать в глине – пропадут. К кому бы мы ни обращались – никто не может или не хочет помочь! Нет того. Нельзя это. Тогда Арнольд принимает решение отлить все в гипсе. Работа готова! Осталось отлить иконы в бронзе и решить, где они будут выставлены. Но все закрылось. Колоссальная работа словно бы никому не нужна! И мы не знаем, в чем дело. А ни копейки за работу нет! Одни только собственные расходы.

– Я никак не думал, что нас кинут даже со святыми! Работа интересная.

Но в заключение разговора мне хочется сказать несколько слов вот о чем. Меня года четыре или пять назад выдвинули на народного художника. И вдруг мне дают «Орден почета». А в наградном отделе говорят: «Надо, чтобы между наградами прошло столько-то лет». Другим дают ордена через день. Мне надо интервал года три или четыре. Сейчас этот срок прошел. Меня опять выдвигают на заслуженного. Шесть месяцев лежит этот материал, и они никак не могут собрать свой совет, чтобы принять решение и отправить документы. Это старый советский анахронизм. Дело в том, что меня выдвигали на Госпремию. Не прошло. Почему? Надо дать кому-то своему. Вот и все.

– А что же дальше? Обращаться на самый верх? К царю? Или к Богу?

– А до царя далеко. До Бога высоко… Остается только одно – работать, работать и работать…

Александр Харчиков.