Интервью с ветераном Великой Отечественной Войны Василием Мирошниченко: воспоминания о войне

В преддверии праздника 80-летия Великой Победы Василий Маркович Мирошниченко дал интервью корреспонденту "Тульских новостей". Публикуем первую часть текстовой версии общения с ветераном.

Сам Василий Маркович на войне был фронтовиком и участником Сталининградской битвы, освобождения Одессы и ряда других сражений. Был награждён орденом «Отечественной войны» II степени за участие в освобождении Украины. Кроме того, с 2005 года он является почетным гражданином Тулы. 

О себе Василий Маркович говорит весьма скромно: "я родился во времена НЭП, с тех пор я и живу". Но не смотря на то, что ему уже более 100 лет при личном общении с ним сложно поверить, что человек в таком возрасте может иметь такую феноменальную память.

С видеоинтервью вы можете ознакомиться здесь. Тут же мы публикуем первую часть текстовой версии общения с ветераном, где он вспоминает о своем участии в Велико Отечественной Войне.

 Василий Маркович, можете, пожалуйста, рассказать немного о себе, о своей молодости. В какой семье родились?

 В какой семье? В нашей семье было 7 человек. Я был предпоследним, у мамы было 8 душ: 6 мужчин и 2 девочки. Отец в начале был инженером до революции, а во время революции и после, в гражданскую, занимался кузнечным делом. Я родился во времена НЭП. И вот с тех пор я и живу. Что можно сказать о детстве? Детство нашего поколения — это что было? Голод, холод, безграмотность, лапти и сохи. Как сказал Черчилль, Сталин принял Россию с сохой в лаптях, безграмотную, а сделал Россию великой ядерной державой. Вот этот путь я весь прошёл, начиная с НЭП и завершая великим государством, второй в мире сверхдержавой. Было всё: комсомольская стройка, война — я прошёл путь от Ингульца до Волги, от Волги до Потсдама.

 Можете пожалуйста об этом по подробнее рассказать. Как вы попали на фронт? Кем служили?

 Было так: в 1941 году объявили войну. Я родился в Днепропетровщине и прожил там 17 лет. Там же меня застала война, мобилизация и призыв. Военкомат направил меня в сапёрно-строительный батальон на Ингулец, где только начали строить Ингулецкий укрепрайон. Весь июль шло строительство и минирование подходов к укрепрайону. В середине июля нас разбомбили. А затем мы узнали о том, что фронт прорвали у Первомайска. Это произошло 28 числа, а 29 уже Кривой Рог был захвачен немцами, и мы оказались в тылу. Строители и женщины там копали противотанковые рвы, рыли окопы и так далее, то есть стройка шла полным ходом: доты, зоты.

 Потом приказали нам отходить к Кременчугу. Мы дошли до Кременчуга без происшествий, но по пути пришлось оставлять имущество, лошадей и так далее. В Кременчуге нас расформировали, а в это время бои уже шли на левом берегу Днепра. Поскольку в начале августа Днепродзержинск уже был захвачен немцами, они вышли на правый берег Днепра, а на левом берегу продолжались бои. Нас расформировали, и тех, кто не был военнообязанным, отправили на подвозку снарядов. Примерно неделю мы возили снаряды. Я ездил на повозке, нас сопровождали военнослужащие.

 И вот однажды подъехала тележка, на которой снаряды доставляли к орудию с артиллеристом, тяжело раненым; доставить снаряды некому. Посадили меня, и я поехал. Весь август месяц я провоевал в артиллерийском полку с 76-миллиметровыми орудиями в качестве ездового. Доставлял снаряды, привозил, разгружал и так ежедневно.

 И вот однажды я загрузил снаряды и выехал. Только выехал из рощицы, как погода прояснилась, и начался налёт. С нашей стороны, конечно, не было ни одного самолёта, ни одного танка, и как раз в этот день подвезли танки со стороны Харькова. Тогда ещё железная дорога работала. Я обрадовался и подумал: "Сейчас доеду и скажу, что прибыли танки". И вот налёт, я попал под бомбёжку и был ранен. Что происходило дальше? Мне сказали, что меня подобрали у посёлка Мачеха, то есть лошади довезли меня до посёлка Мачеха.

 Потом санитарный обоз самоходом шёл до Воронежа, но туда мы не доехали; нас отправили в Богучар. Это город на границе Ростовской и Воронежской областей. Там в госпитале я пролежал почти 5 месяцев, пока нога заживала, и контузия позвоночника восстанавливалась. Через 5 месяцев меня выписали из госпиталя, и вот на освобождение Харькова зачислили в 108-й артиллерийский 76-миллиметровый полк в качестве заряжающего.

 Где-то в районе Изюма мы остановились, поскольку боеприпасы были исчерпаны. Мы остановились на железной дороге в небольшой посадке. Армия двинулась дальше, мы подождали сутки, снаряды не подвезли, связи не было, разумеется. Поскольку мы оторвались от армии и связи с тылом не было. Из разведки пришли и доложили, что под Изюмом идёт большое количество танков. Наш командир полка принял решение сниматься. Пришёл командир дивизиона и сказал, что завтра утром наступаем. Семь часов подготовки. Затем он зачитал приказ командующего фронтом Ерёменко. Содержание было таким: «Наступил час расплаты за поругание, за отцов, матерей и так далее».

 Утром мы вышли на исходное положение. Сапёры разобрали впереди нас ограждение, то есть сделали проходы через линию обороны: дорога вела на питомники, к железной дороге на Сталинград. Что было дальше? Да, в первый день у нас не получилось начать. В семь часов утра началась артподготовка, но ночью резко понизилась температура. А в Сталинграде, когда температура падает, начинаются туманы, и видимость становится практически нулевой. Артподготовка не состоялась. Команду дали по мере рассеивания тумана переходить не всем фронтом сразу, а частями, где светло.

 И вот началось контрнаступление. В первый день у нас всё прошло удачно: удалось пройти порядка 16 километров. А потом противник оказал серьёзное сопротивление, и мы медленно продвигались, проходя за день 3-3,5 километра в направлении Котельнической. Сама операция называлась Котельнической. Мы продолжали движение, когда нам сообщили о том, что соединились Сталинградский и Донской фронт.  В любом случае задачу мы выполнили.

 Кстати, если раньше артиллерия воевала на расстоянии, то в данном случае в Сталинграде впервые был отдан приказ, что полковая и дивизионная 76-миллиметровая артиллерия должна следовать вместе с пехотой.

 За 8 дней я потерял из расчёта половину, а в пехоте погибало ещё больше людей. Не доходя до Аксая (река в Ростовской области), наш дивизион частично развернули влево, в Сальскую степь, к посёлку Хутор. Нас направили туда, где намечался танковый прорыв, чтобы предотвратить прорыв с фланга. Мы пошли к Волге через Сальскую степь. Мы продержались там полтора суток, пока не подошла помощь. В этом бою я снова получил ранение, но оставался в строю.

 Мы возвратились в сторону Аксая. Не дойдя до Аксая, мы получили приказ о том, чтобы дальнейшее продвижение прекратить, поскольку сил у нас уже не было. С их стороны потери были огромные, и мы практически шагали по трупам.

 Кстати, в Абганерово стояли в тупике товарные вагоны. Какие это были вагоны? Когда мы вскрыли один из вагонов, он был полностью забит ранеными, которые уже замёрзли. Что там было, мы, конечно, не знаем. Все это были раненые, замёрзшие, а морозы уже достигали, кстати, в ноябре, под -20 градусов.

  Так вот, наше наступление остановили, и пришёл приказ пехоте отходить. До начала контрнаступления артиллерию оставили для прикрытия отхода. Только ночью, часов, наверное, в 10, уже подвезли лошадей. Мороз достигал -30 градусов. Лошадей подвезли, запрягли — они все были беленькие и пушистые от мороза. В течение примерно двух часов мы проскакали, места нам уже не было, в землянках всё было забито, пехота заняла. Что делать? Мы собрались в воронке, нашли большую, натаскали ящиков. Сели спина к спине, кто-то что-то подмораживал, минут 10-15 просидишь, передвигались до утра, пока там готовили нам землянку. Когда стали выбираться, чтобы идти в землянку, вылезти не могли, суставы не гнулись. Нам помогли, вытащили в землянку. Мы туда вползали и падали, теряя сознание сразу же от холода, да, на жару.

 Затем нам на помощь пришла 2-я ударная армия Малиновского. Я продолжал воевать уже не в 51-й армии, а в 5-й ударной армии. 29 числа, при освобождении Котельнической, я получил ранение в голову и контузию шейного отдела. Меня госпитализировали в город Казань. В госпитале я пролежал 4 месяца. Из госпиталя выписали, и в начале меня не сразу отправили на пересылку, а в так называемую реабилитационную группу на хозяйственные работы. Там хоронили умирающих в госпитале.

  Госпиталь находился в Казанском университете, на одном из зданий которого была мемориальная доска. В этом университете учился Владимир Ильич Ленин, это на главном корпусе. Там же, в скверике у ограды, хоронили умирающих в госпитале.

 В госпитале комиссовали, пересылка. На пересылке, где-то недельку про кантовались. Как поили, как кормили, не буду рассказывать. После госпиталя, конечно, в госпитале кормили, а на пересылке. Лишь бы был жив.

 В один из дней приехал старший лейтенант Прудников. Сказали, что он набирает команду из 40 человек с образованием 9-10 классов, артиллеристов в спецкоманду. А я как раз артиллерист, и у меня было образование 9 классов. Я встал в строй. Повезли, а куда? Спрашиваю, он говорит, что в спецчасть. Когда привезли, оказалось, что мы приехали в Саранск. Фронт находился далеко, а Саранск был совсем в другой стороне. Оказалось, что это училище артиллерийской инструментальной разведки, эвакуированное из Ленинграда в Саранск. Вот там я проучился 6 месяцев и стал младшим лейтенантом. Там же сразу готовили связистов и топографов.

 Вот через 6 месяцев мне присвоили звание, сформировали взвод и отправили на Второй украинский фронт. Меня зачислили во взвод в 152-миллиметровую пушечную бригаду в дивизион оптической разведки. Потом, правда, взвод расформировали, и меня перевели во взвод топографов. Объединили взводы. Это сейчас оптическая разведка работает за счёт дронов, а мы тогда сутками сидели в наблюдательных пунктах: изучали передний край, засекали артиллерийские точки, доты, дзоты и так далее.

 Весь январь погода была дождливой, снегом, температура достигала +12 градусов, и начался потоп. Колёсный транспорт вообще не ходил. Лошади тонули по брюхо, мобилизовали местных жителей: женщин, детей, подростков и стариков, которые подтаскивали снаряды на позиции в корытах и на щитах. Погода была тяжёлой, и мы держали одну группировку в окружении весь январь. Пару раз им предлагали капитуляцию, но они не принимали её. Однажды даже открыли огонь по нашим представителям, которые шли для переговоров о капитуляции. До февраля месяца они держались, а потом было принято решение нанести удар и разгромить эту группировку на месте. Операцию завершили.

 Приказ пришёл на Второй украинский фронт к марту, чтобы выйти на государственную границу в районе Кишинёва. Поскольку между Звенигородкой и государственной границей уже не было никаких оборонительных сооружений и резервов со стороны немецкой армии, они воевали на Третьем украинском фронте. Наша бригада была передана третьему украинскому фронту 18 или 19 февраля в направлении Одессы. Там был укрепрайон, немцы защищали Одессу со стороны Кировограда. Нас направили в бригаду для разгрома этого укрепрайона. В марте мы подошли туда. Мы стояли по грудь в камышах. Часок постоишь, и потом выбирались на берег. Мы высчитывали координаты, а потом корректировали огонь, поскольку артиллерия находилась на расстоянии порядка семи километров от Хаджибейского укрепрайона. Когда разгромили укрепрайон, дали возможность третьему украинскому фронту наступать с востока. Со стороны Октябрьского началось контрнаступление третьего украинского фронта.

 За участие в Одесской операции нашей бригаде было присвоено почётное наименование "Одесская". Нас передали на Первый украинский фронт, под Львов. Это уже было лето. В начале июня мы находились в районе Львова. Мы держались там до сентября, а потом началось наступление и освобождение Польши.

 В Польше наше направление было Краков. Не доходя до Кракова, это уже был 45-й год, где-то в феврале мы подошли к Кракову. Там стало известно о восстании в Кракове, и польское сопротивление начало действовать. Краков был заминирован. Тогда третья танковая армия организовала десант на танки, посадила десантников и направила их на помощь восставшим в Кракове.

 А мы в связи с этим изменили направление, у нас было Бельско-Бяла. А далее началось освобождение Польши. Немецкая территория была направлением на Виттенберг. Третья и четвёртая танковые армии ушли от нас на Берлин, чтобы окружить его с юга, а мы продвигались дальше. Впереди у нас были бои с южно-берлинской группировкой в районе города Торгау. Эту группировку мы рассеяли и расчленили. Не дойдя до Виттенберга, нас развернули на Бранденбург. В апреле это было где-то 20-21 числа. Мы вышли к Бранденбургу с юга, а с севера первый Белорусский фронт замкнул кольцо окружения.

 Артиллерия 76-миллиметровая полковая дивизионная стояла перед Потсдамом, примерно в 3,5 километрах, а мы находились в дюнах, выполняя роль разведки для корректировки огня по продвигающимся войскам. С запада должны были остановить 12-ю армию во время переправы через Шпрею. Задачу выполнили и разгромили её. Часть, которая осталась целой, бежала в Магдебург, который уже был у американцев. Не доходя до Берлина, в Мандельберге остались американцы, а дальше Белорусский фронт не пустил их продвигаться через Шпрею. Нас оставили под Потсдамом.

И 27 числа бои прекратились, то есть разгром 12 армии закончился. Мы оставались на месте у Потсдама, километрах в пяти на северной стороне.  До конца апреля простояли без действия, a второго мая получили сообщение что Берлин капитулировал, на этом война закончилась. Последний патрон выстрелили вверх, шапки вверх, обнимались, целовались, радовались победе.

 И вот мы оставались в оцеплении вокруг Потсдама. Он был окружён нашими войсками, чтобы никто не прошёл. Жителей из центра Потсдама переселили. Мы перебрались в Бранденбург, заняли казармы той же артиллерийской бригады, 155-миллиметровой. И вот там до 50-го года я прослужил.