О войне в Чечне, покойниках, Жеглове и откусанном ухе: интервью с настоящим защитником Отечества

Владимир Анатольевич Илюхин – подполковник полиции, уже в отставке. Но за свою служебную карьеру успел поработать в самых разных направлениях деятельности уголовного розыска, съездить в командировки в Чечню, в Ингушетию. Как и легендарный киногерой, он твердо стоит на том, что вор должен сидеть в тюрьме. А его рассказы о жизни тульской полиции можно слушать и слушать.

Голубые глаза

– Владимир Анатольевич, как получилось, что вы оказались работником милиции?

– Я окончил машиностроительный факультет ТГУ, специальность ракетные двигатели. Поступил работать на завод инженером. Когда мне пришла повестка в армию, я не стал возражать. Более того, я бы и остался служить дальше, это было в Иркутске, где даже выслуга год за полтора. Однако служебное жилье мне не было предоставлено. Мыкался я, мыкался по съемным квартирам, так и пришлось возвращаться назад. Вернулся на завод. Потом как-то в городе встретил знакомого, с которым вместе учились. Он говорит: давай к нам в Пролетарский РОВД. Он следователем был, и я стал следователем. Нагрузка в следствии тогда была чудовищная. В среднем люди выдерживали год. Потом поступило предложение перейти в оперативники.

– Это повышение или понижение?

– Примерно одинаково. Остался работать в отделе угрозыска. А там же как – не только зональный метод работы, но и линейный, по направлениям: наркотики, раскрытие краж автотранспорта, раскрытие разбоев, «убойная» линия, розыскная линия. Начинал с обслуживания территории. На розыскную линию я попал случайно. У нас в отделе создали отделение по борьбе с распространением наркотиков, и кабинет, где я базировался, передали этому отделению. Соответственно меня и других обитателей кабинета вежливо попросили выселиться. Я стою в коридоре, не знаю куда пойти. В этот момент мимо проходила Шаронова Вера Николаевна, которая была старшим оперативником на линии розыскной работы. Она мне: что ты маешься? Да вот, объясняю, создали новое отделение, я остался без кабинета. Она мне: вот и хорошо, иди к нам. У них как раз ушел человек на повышение, и освободилось место. В тот же день руководство утвердило мой переход на линию розыска.

– Насколько все с этого момента изменилось?

– Мне поручили розыскную и идентификационную работу. Она включает в себя три основных направления – розыск скрывшихся преступников, которых объявляет в розыск суд, дознание или следствие. По ним могут быть меры пресечения, связанные с заключением под стражу и не связанные. Второе – розыск без вести пропавших и утративших родственные связи. И третье направление – установление личности неопознанных покойников. А вообще на тот момент существовало 43 разных категории разыскиваемых и устанавливаемых. Это все надо знать, чтобы заполнить грамотно статистическую карточку и выставить ее на учёт в информационный центр – тогда УВД, теперь УМВД России по Тульской области. Закрепившись на этой линии, открыл для себя много нового. Не предполагал, что работа будет связана с походами в морг, но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Нравится – не нравится, я на линии розыска остался.

– К виду мертвецов долго привыкали?

– В течение года, наверное. Тогда были времена, когда много людей пропадало, или превращалось в неопознанных покойников. За этот год я всего насмотрелся – сваренных в теплотрассах, попавших в ДТП, с переломанными ногами и руками, сгоревших до угольного состояния, обнаруженных не сразу и разложившихся, утопленников. Через год научился быстро дактилоскопировать, фотографировать и составлять описание внешности покойников, изымать образцы их одежды. Времени на это у меня стало уходить меньше. С полутора часов до получаса на одного покойника. Причем дактилоскопировал уже не на отдельные кусочки бумаги, которые клеил потом на дактилокарту, и которые можно еще потерять или перепутать, а сразу на саму дактилокарту, что технически сложнее так как нельзя допустить ошибку.

"Законы немного не соответствуют нашим ожиданиям. Мы думаем: если человек совершил небольшую кражу, его сразу в тюрьму посадят и надолго. В действительности так не происходит". 

Хуже всего, когда покойника невозможно идентифицировать в связи с разложением. Ему в таком случае, в соответствии с Приказом, регламентирующим розыскную и идентификационную деятельность, отделяются кисти рук и голова. После кисти отправляются на дактилоскопическое исследование в экспертно - криминалистический центр. Голова передаётся судебному медику, который восстанавливает прижизненный облик покойника. Когда мне первый раз пришлось этим заниматься, я сбегал за бутылкой, и за меня это сделал работник морга. Потом, когда я понял, что мне так зарплаты не хватит на эти бутылки, пришлось научиться самому.

– Покойники ведь тоже, наверное, разные. Есть те, которые помнятся еще долго.

– Была как-то девочка неопознанная, ей лет пятнадцать. Я ее дактилоскопировал, сфотографировал и в полном объёме сформировал дело по установлению личности для последующего опознания. Она, как потом выяснилось, из неполной семьи, жила с отцом. Она вечером проводила время с подругами на территории детского сада. Они там распивали спитрные напитки. Вот она и отравилась коктейлем «Ягуар». Когда ей стало плохо, её прямо там и бросили испугавшиеся подруги. А нашли её совершенно посторонние люди, оповестившие о страшной находке полицию. Отец заявил её как без вести пропавшую, но, ознакомившись с материалами дела, напрочь отказался ее опознавать. Я его понимаю – трудно поверить в гибель близкого человека. И эта девочка осталась в лежать морге. Я приходил по работе в морг и видел, что она так и пролежала там больше месяца. Её не захоранивали, так как по ее виду работники морга были уверены, что сейчас за ней придут родственники и заберут. А отец не хотел забирать, не верил в ее смерть. Так вот, прихожу других покойников дактилоскопировать, и вижу опять эту девочку. Она за месяц мумифицировалась, высохла, а глаза остались как у живого человека – голубые-голубые, не выцвели. Вот это удивило и запомнилось. Потом я уехал в командировку в Ножай-Юрт, и мои коллеги официально опознали девочку без моего участия, используя материалы дела по установлению личности.

В Чечне отучился говорить матом

– В командировке в Чечне сколько раз были?

–Я и уходил на пенсию с должности замначальника отдела МВД Ингушетии. А впервые съездил в командировку в Ножай-юрт в 2004 году. Потом служил по контракту в 2006 – 2007 годах в Шелковском РОВД. В 2015, 2016 - 2017 служил в Ингушетии.

– Что особенно запомнилось с тех времен?

– Шелковская станица – восемь тысяч населения. Там все прозрачно, все невероятным образом друг о друге знают. Ко мне в Грозном несколько раз подходили совершенно незнакомые люди на улице и спрашивали: вы опер из Шелковского отдела? Я говорил «да», и они спокойно удалялись. Зачем, непонятно. Как это все отслеживается, непонятно. Или: иду к себе домой по Шелковской, подходят чеченские ребята. Вежливо, спокойно просят: дайте закурить. Тут один из них говорит остальным: да он не курит. Откуда ты знаешь, спрашиваю я. Конечно знаю, вы же там-то там-то живете. И называет дом и квартиру, где я действительно живу. А в целом, отношения у меня всегда складывались с местным населением хорошие.

– Но в этих поездках вы ведь занимались своей непосредственной работой – милицейской?

– Да. Но нет только. Так, в Ножай-Юрте был в розыске за наркотики один местный житель. Мера пресечения у него была арест. Мы поехали с местным сотрудником на задержание. Забрали разыскиваемого из дома. А он алкоголик. Говорит нам: я же не сопротивляюсь, купите мне бутылку водки и закусить перед тюрьмой. Мы купили ему водки и закусить. Он выпил единым махом эту бутылку, закусил одним-единственным чипсом, и, довольный, тихо доехал до отдела милиции. Изолятор временного содержания у нас был во временном отделе внутренних дел. Поместил я его в изолятор. А дальше сложилась следующая ситуация. Уже вечер, все готовы отойти ко сну. Вдруг в кубрик заходит помощник дежурного и говорит: кто сегодня задержал человека, который у нас сидит? Отвечаю: я. Он хочет с вами поговорить. Спускаюсь в изолятор. А этот мужчина, в возрасте такой человек, говорит: у меня ботинки разваливаются. Мне сейчас в тюрьму идти, и неизвестно, когда я смогу переобуться. Есть у вас какие-нибудь ботинки, чтобы мне нормально ходить? А я вам за это сдам точку, откуда боевики корректируют движение войск по части Ножай-Юртовского района. Естественно, я ему отдал свои запасные ботинки. И на следующий день мы поехали с ним к месту, и на высоком берегу реки Аксай нашли землянку и рабочую радиостанцию, которую реально использовали боевики для передачи информации. С этого места как раз видны очень хорошо дороги от Замай–Юрта и Аллероя, где стояло воинское подразделение с крупнокалиберной артиллерией 152 миллиметра.

– А так ее не найти?

– Землянку? Не найти, нет. Даже рядом стоишь, непонятно что это. Там было все замаскировано и оборудовано внутри. Запас аккумуляторов хранился для радиостанции. Саму радиостанцию отдали военным.

"Если перекрыть трафик наркотиков, преступность резко уменьшится".

Со мной служил один сотрудник из Пролетарского райотдела. Он старше меня на двенадцать лет. Он тоже работал продуктивно. В возрасте такой, грамотный, солидный, крупный. Его как самого представительного и опытного Ножай-Юртовского временного отдела руководство направило однажды в командировку в Грозный, где содержался задержанный боевик. Предъявив ему доказательства вины, коллега получил признательные показания боевика, тем самым раскрыв подрыв вертолета. Тогда боевики, используя гранатомет, подбили вертолет, погибли два наших летчика.

– Какие для вас главные уроки командировок на Кавказ?

– Закалился. Научился общаться с жителями Кавказского региона, узнал их жизнь, нравы и обычаи. И ещё, что очень немаловажно: я перестал ругаться матом. Раньше я для связки иногда употреблял эти слова. А, в ходе уже первой командировки, понял, что когда общаешься с чеченцем, ингушом, особенно если ты не очень хорошо с ними знаком, не надо употреблять матерных слов даже на эмоциях. Матерное слово, даже если для связки слов, считается нечистым, как бы оскорбление и собеседника и самого себя. Это в Чечне и Ингушетии не принято. И я как-то сам по себе отучился. Все, что нужно, ты можешь добиться так, никто особо не оказывает тебе. У меня не было проблем в общении совсем.

Законный представитель законной власти

– Пролетарский район хоть и не зона боевых действий, но на криминальной карте города тоже не самый спокойный район.

– Там целые преступные династии жили. На Рихарда Зорге, например, целая популяция людей по фамилии Зайцевы. Когда я их видел, мне приходили на память строки Пушкина: «Скотинины, чета седая, с детьми всех возрастов от двадцати до двух годов». А там действительно у них было десять детей, и действительно от двадцати до двух годов. И те, которые еще не успели сесть в тюрьму, просто состоящие на учете, и те, которые постарше, уже судимые. Много раз я с ними пересекался.

– И что, даже с такой биографией они на свободе?

– Законы немного не соответствуют нашим ожиданиям. Мы думаем: если человек совершил небольшую кражу, его сразу в тюрьму посадят и надолго. В действительности так не происходит. Отсюда исходит непонимание гражданского человека. Он почему-то думает, что кто-то взял взятку. Это абсолютно не так. Просто закон есть закон.

– Или проявление милосердия?

– Какое тут может быть милосердие! Преступники вас не пожалеют. Вы только встретьтесь с ними в подворотне. Какое может быть милосердие к негодяю, который совершил умышленное преступление и готов совершить его вновь. Что значит ошибся? Кто тебя заставлял идти грабить, кто тебя заставлял наркотики употреблять? Хочешь получить ощущения от наркотиков, будь готов к тому, что это приведет тебя в тюрьму. Ведь иначе что получается: на меня, как на сотрудника, рассчитывает слабый - потерпевший, и он не должен быть беззащитен. Он не имеет права совершить преступление, верша самосуд, не имеет права мстить преступнику. Силу имеет право применять только государство и его представители в лице полиции. А я законный представитель законной власти. Я эту фразу иногда на Кавказе произносил, когда возмущённые задержанием преступники спрашивали «ты кто такой?», подразумевая что я не местный. Применение силы – это не просто физическая сила. Это сила Закона. Это то оружие, которое дало нам в руки государство – Закон.

– Как быстро замыливается глаз, если ты каждый день общаешься не с самым приятным на свете контингентом людей?

– Наоборот, он становятся острее. Начинаешь видеть другую жизнь, так сказать, «параллельные миры». «Мир» наркоманов, «мир» карманников, «мир» боевиков….. Даже у интеллигенции есть свой «мир», не пересекающийся с другими «мирами». Это в школе картинка окружающего мира одномерная. А, со временем, с опытом, вы начинаете видеть многомерную картину мира, разные составляющие. Многие не видят, например, карманных воров. А я возглавлял отделение, которое занималось раскрытием карманных краж, что невозможно не «погрузившись» в их субкультуру. И сотрудники отделения в своей работе видели то, что простым людям не так очевидно.

– То есть карманника все же можно вычислить по внешнему виду?

– На Советской рядом с остановкой раньше было кафе «Шоколадница». Мы в нем любили греться во время дежурства, и оттуда очень удобно было наблюдать. Карманный вор всегда стоит на одном месте, смотрит на остановку, а люди к нему лицом. Он выбирает себе жертву. Может, кто-то беззащитен, кто-то получил зарплату и это видно, кто-то выпил. Вот он дернулся – увидел жертву. Потом остановился, отказался от своего замысла. Проходит много-много автобусов с одинаковыми номерами, и вдруг на какой-то четвертый по счету он садится. Значит, наконец, определился с жертвой, и сейчас будет совершать кражу. Или сел, а потом раз – вернулся на свое место. Либо уже сделал задуманное, либо не получилось, вернулся опять на охоту.

– Жеглов правильно сделал, когда сунул Кирпичу кошелек в карман?

– Ситуация, конечно, неоднозначная. Но, если проанализировать этот случай, то его можно трактовать следующим образом: Жеглов просто поднял кошелёк который обронил Кирпич и вернул его на место. Ведь это мог быть кошелёк, принадлежащий Кирпичу. Это потом выяснилось что Кирпич именно этот кошелёк украл. А ведь мог быть и его. А если проанализировать ситуацию? Кирпич украл? Украл. Как надо поступить Жеглову, заподозрившему карманную кражу? Извиниться перед Кирпичом и отпустить? Но что он тогда за сотрудник? И Жеглов принял решение. Существуют определённые алгоритмы работы после выявления преступления. В данном случае надо было сделать очень много. Надо остановить трамвай, выявить потерпевшую и уговорить её оставаться на месте, высадить и удалить всех людей из трамвая, найти в трамвае кошелёк, найти проводной телефон (тогда не было сотовых) и вызвать по нему следственно – оперативную группу, дождаться её, парализовав движение всех остальных трамваев на линии и вызвав недовольство своими действиями целой толпы опаздывающих по своим делам пассажиров. И всё это делать пришлось бы удерживая за руки брыкающегося и плюющегося Кирпича. В состоянии это сделать Жеглов в одиночку? Нет, конечно. У негокакие силы? Только он сам и Шарапов. Ни охранять, ни вызвать следственно-оперативную группу он физически не может. Но ведь Кирпич украл. Успел скинуть? Да, успел скинуть. А Жеглов сделал так, как будто Кирпич не успел скинуть.

– Но ведь, получается, шельмовал?

– Нет, не шельмовал. Он и факт кражи увидел и карманника задержал. Ну да, при задержании поторопился. Непрофессионально сработал. Но он ведь не на «карманной» линии работал, да и Кирпича задерживал не для того чтобы «в плане галочку поставить», а получить информацию по нераскрытому убийству. В идеале надо было выпустить Кирпича из трамвая и на улице его задержать, а Шарапову поручить работу с потерпевшей. Но Жеглов ведь всё делал фактически один. Кто у него в подчинении? Молодой неопытный офицер, который в милиции всего несколько дней служит и вообще не понимает, что происходит и какова его роль во всём этом. У Жеглова не было возможности обеспечить нормально задержание. Кирпич в тот день оказался удачливее и ловчее, но это не должно избавить его ответственности. Другое дело, что не надо было предпринимать задержание Кирпича, не подготовившись должным образом.

– То есть вор должен сидеть в тюрьме?

– Вор должен сидеть в тюрьме. У меня никто не успевал скинуть похищенное. Я даже сам удивляюсь, как мы это делали. Просто задержание должно быть внезапным для преступника и сотрудники должны знать свои роли при этом. У нас один сотрудник руку цыганки, которая подломила деньги в кассе театра кукол, час держал мертвой хваткой в ее кармане где лежали похищенные деньги, пока мы ждали СОГ и везли задержанную в Центральный РУВД.

– Кирпич похож на реального карманника?

– У нас был реальный карманник Давлетшин, которого мы в Киреевске поймали на рынке. Очень сильно похож, только Давлетшин не шепелявый.

– Карманника действительно так сложно поймать?

– Поймать-то несложно. Вот он стоит. Лови. А толку? Отпустить его тут-же? Сложно раскрыть карманную кражу. Нужно чтобы в одном месте сошлись три условия: преступник, жертва и похищенное. Только тогда получается раскрытие. Когда вы вдвоем, обеспечить наличие всех трех факторов очень сложно. Обычно карманную кражу раскрывают целым коллективом человек из десяти. Должна стоять группа на одной остановке, часть людей на предыдущей, нужен автотранспорт сопровождения, средства связи. Много ещё чего. Целая наука.

Чего боится преступник

– Что чаще всего толкает людей на преступления? Неужели ничего не боятся?

– Если перекрыть трафик наркотиков, преступность резко уменьшится. Очень многие преступления связаны именно с этим. А все люди боятся одного и того же – физической расправы. Это по разному может быть выражено. Как грубая расправа, так и то, что человек будет задержан, и привлечен к ответственности, отправится отбывать наказание. Но есть и исключения. У меня был в розыске один преступник, довольно высокого интеллектуального уровня, Г-й Владимир Анисимович, который боялся огласки. Он был в розыске за самоуправство. Дело расследовала областная прокуратура. Мера пресечения – подписка о невыезде. А он скрылся, дома не живет.

– И как удалось поймать?

– Я регулярно мониторил областную сводку происшествий. А там есть отдел скоропостижной смерти. Увидел, что у преступника скончался отец. День похорон, подсчитал, суббота. В этот день я был на похоронах и встретил его. Говорю: я могу вас задержать и применить сейчас меры физического воздействия, но не буду этого делать. Во-первых, у вас горе. Во-вторых, мне некуда вас везти. У вас мера пресечения подписка о невыезде, а прокуратура сегодня не работает. Давайте сделаем так: в понедельник я жду вас в своем кабинете. Пояснил при этом, что у нас одним из методов розыска является публикация информации о разыскиваемых лицах в газете. Поэтому информация о том, что он совершил преступление, на законных основаниях появится во всей прессе Тульской области и сыграет против его деловой репутации. Вот тогда он испугался.

– Пришел?

– Ко мне – нет. Звоню ему на сотовый: где же вы есть? Он говорит: зачем к вам, я уже в прокуратуре.

– Вам везло на руководителей? Часто человек оказывался на своем месте?

– Да. В Пролетарском РУВД это были Роденков Иван Филиппович, Дёмин Виталий Александрович, Уваров Эдуард Вячеславович. В 2005 году я перешел из Пролетарского РОВД в областное УВД. Здесь довелось работать с заместителем начальника УМВД РФ по Тульской области Корсаковым Романом Анатольевичем, заместителем начальника полиции Демьяновым Алексеем Дмитриевичем, начальником розыскного отдела Емельяновым Николаем Ивановичем. В Чечне тоже служил с профессионалами, например с Чуцковым Игорем Ивановичем. В УВД Тульской области я работал в розыскном отделе, и мы занимались не только оказанием практической и методической помощи сотрудникам на местах, но и сами вели собственные разработки и задержания. В частности я неофициально был закреплен за взаимодействиями с иностранными государствами. Имеется в виду страны СНГ, не Интерпол. И вот приходит розыскное задание на участников белорусской банды, которые скрываются в Туле – Ксендзов, Солнцев и Булавко.

– В Белоруссии есть банды?

– Причем, это были очень серьезные бандиты. У них у всех расстрельные статьи. Я вел разработку Ксендзова, и всё подготовил для реализации, но задерживать его мне не пришлось. Я ушел в отпуск. А вот Булавко и Солнцев это от начала до конца только мои. О Булавко было известно только то, что он живет на территории Косой Горы, ходит в спортзал, у него есть дочка. Как по этим признакам найти человека?

– Ну спортзалов на Косой Горе и сейчас немного.

– На этом спортзале и строилась наша работа. Утром я выехал с группой задержания на Косую Гору. Визуально отрабатывалась территория возле спортзала и граждане там находящиеся. И вот, уже под вечер, от спортзала походкой штангиста идёт крупный мужчина, на голове накинут капюшон спортивной куртки, за руку ведёт маленькую девочку. Визуально, сличив с фотографией, его опознали, потом провели операцию задержания. Мы совершили, можно сказать, невозможное. Поймать человека, имея только размытую фотографию и зная, что у него есть дочка. Тем более реального бандита, у которого мера пресечения арест до суда и смертный приговор в потенциале, а значит терять ему нечего.

– В Белоруссии же нет моратория на смертную казнь?

– Нет. Знаю, что Булавко получил 22 года заключения. О двух других не имею сведений.

– Третьего участника банды тоже задержали?

– Оставался Солнцев. Не предупредив о своём визите, неожиданно приехали в командировку за ним белорусы. Привезли информацию – у разыскиваемого Солнцева есть такая-то сожительница, а у нее дочка. Живут в Пролетарском районе. И к нам: задержите Солнцева, вы же все можете.

Тут сработала моя агентура. С ее помощью мы узнали адрес съемной квартиры разыскиваемого на улице Баженова, который в официальных документах нигде не фигурировал и белорусы о нем не знали.

"Потом, уже без серьезного акцента, но с удивлением: «Я понял все. Только не понял два слова: Тайсон и Холифилд»".

Устроили засаду. Увидели, как он зашёл в подъезд, а затем в квартиру. Я достаю сотовый телефон, набираю телефон Солнцева. У меня был его номер. Слышу, на втором этаже в квартире зазвонил телефон; значит, все правильно, дома преступник. Поднимает трубку. Я ему: с тобой говорит майор, тогда еще майор, милиции Илюхин. Твой дом окружен, выходи с поднятыми руками на лестничную клетку. Если не выйдешь, мы сломаем дверь. У нас все судебные решения для этого есть, будем задерживать силовыми методами. Он вышел, и сдался. Его сразу положили на пол, в одних трусах он был – лето же. Так без пролития крови, шумовых эффектов задержали особо опасного преступника.

Кто такой Тайсон

– Есть эпизоды, которые и сейчас вспоминаются с неприязнью?

– Был у нас один преступник, числившийся в розыске за ГУВД г.Москвы, не помню его фамилии. Его осудили. Поскольку до этого он находился под подпиской о невыезде, пока приговор не вступил в законную силу, он еще десять дней ходил на свободе. Эти дни он использовал для уклонения от исполнения приговора. Скрылся на территории города Шатск, в доме родителей на улице Ленина.

Принимаем решение о его задержании. Начинаем переговоры в присутствии родителей, вдруг испугаются и откроют. Те, из-за двери, ведут дискуссию, обстановка накалена, права на ошибку нет. Другой такой ситуации не представится. Я говорю: откройте дверь, мне надо осмотреть помещение на предмет нахождения разыскиваемого. Отец преступника соглашается запустить только меня одного. Соглашаюсь. Поначалу отец, тоже, кстати, бывший сотрудник органов внутренних дел, предлагает: если найдете – значит заберете. Не найдете – тут же расстанемся. Захожу в квартиру, за мной закрывается дверь. Фактически я в заложниках. В квартире отец и мать, они уже немного выпили, и преступник (огромный, кстати потом оказался, примерно как Николай Валуев). Родители долго пытались меня уговорить не задерживать их сына, мол я осмотрел квартиру и не нашёл его. Но я настаивал на осмотре. Долго мы препирались. Тяжёлые даже через дверь спрашивали: ты там живой? И я им также через дверь отвечал: живой. Веду переговоры. Но вот родители сдались, согласились дать осмотреть квартиру. Я хожу, открываю балкон, платяные шкафы с их разрешения, осматриваю, ищу преступника. Они со мной ходят, еще посмеиваются. И вот три двери: одна за другой – туалет, ванна и кладовка. В туалете нет, в ванной нет, в кладовке дверь чуть поддалась – значит там. Я виду не подал, говорю ну все, я пошел. Ускоренным маршем иду к двери. Вдруг они как набросятся на меня – отец и мать – повисли на плечах. Кричат: «Ах ты, сволочь, ты куда пошел»! Я пытаюсь открыть замок двери, а он не открывается. Кричу тяжелым: ломайте дверь. Они начинают работать кувалдой. И тут каким-то чудом я провернул барашек на замке. Дверь открылась. Залетают тяжелые, нашли это огромное тело в кладовке. Омерзительное совершенно – в трусах и носках, пьяный. Он же бутылку водки выпил. Матрас у него какой-то лежит. Он там сидел, трясся от страха. Бежит в ванну, хватает бритву, пытается порезать себя. Хорошо тяжелые его останавливают, они сами размером с него. Мать у него маленькая, на них кидается, пытается маски сорвать. Он пытается порезать себе горло, ему выкручивают руки – картина сильная. Одеть его невозможно, пьяного, выводим так. Он на меня навалился, говорит: давай выйдем как друзья и всем скажем, что ты просто в гости ко мне пришел. А перед подъездом зевак уже толпа собралась. Я ему говорю – сам иди. Вот такой противный случай.

– А теперь что-нибудь более веселое.

– Я вообще к работе всегда серьезно относился, не как к байкам. Ну вот был такой случай. Я тогда служил в Пролетарском РОВД. Был у нас в розыске мужчина, глухо-немой. И у него мера пресечения – арест. Забираю его из дома и помещаю в КПЗ. Через некоторое время в мой кабинет заходит начальник конвойного отделения и говорит: забирай задержанного, он весь избитый, мы его в СИЗО не повезём, у нас его не примут для содержания. Ситуация очень серьёзная. Я спускаюсь в КПЗ где жестами и мимикой выясняю у задержанного ситуацию. Мужчина поясняет мне что он является мазохистом и дома его плёткой бьёт жена. Отсюда и телесные повреждения. Объясняю ситуацию конвою. Преступника этого они сдали в СИЗО без проблем, но вспоминаю я этот случай с улыбкой.

– А еще?

– Это уже в Шелковской было. Повадился ко мне на телефон звонить Бойсангур какой-то. Я, говорит, тебя убью, зарежу. С акцентом таким четким: зарэжу. Тогда я выучил по-чеченски фразу: я откушу тебе ухо как Тайсон Холифилду. Когда мне Байсангур в следующий раз позвонил, я ему это и сказал на чеченском языке. Сначала было короткое молчание. Потом, уже без серьезного акцента, но с удивлением: «Я понял все. Только не понял два слова: Тайсон и Холифилд».

– Вы уже не в органах сейчас?

– Да, я на пенсии. Службу вспоминаю с теплом. Это моя жизнь. Работал честно. За всю свою службу не взял никогда ни копейки.

– А предлагали?

– Как-то поймали в Богородицке преступницу-цыганку. Она предложила полмиллиона за то, что выпустим. Я, помню, пошутил: что так мало?

– А она?

– Говорит: ну это же Богородицк. В Москве я полтора миллиона даю.

– При этом зарплата милиционера, теперь полицейского, не самая богатая. Что вас держало на службе, которая и опасна, и трудна?

– Надо защищать слабого. Я на это был настроен, совершенно серьезно. У меня дедушка был ветеран войны. И у него такая же медаль, как и у меня – «За отвагу».